– Воронцова, я вам не мешаю смотреть в окошко? – раздался на весь класс дребезжащий от раздражения голос Петра Степановича.
Варя вздрогнула. Она не заметила, когда успела отвлечься и отвернуться.
– Pardonnez-moi[7], – тихо произнесла девушка, опуская глаза в раскрытую книгу.
– Слушайте урок, а не витайте в облаках, будьте любезны, – назидательно произнёс Ермолаев, слегка скривившись, и постучал указкой по столу. – Это всех касается.
Его никто не любил именно из-за этого пренебрежительного тона, каким он каждый раз напоминал о том, что юным девицам тайны химии неподвластны, ибо их головы заняты всяческими глупостями. Ужасно досаждающая, даже обидная черта.
А ведь внешне Пётр Степанович производил приятное впечатление. Он хоть и не вышел ростом, но в свои пятьдесят с небольшим выглядел крайне милым с этими его кустистыми бакенбардами, пушистыми седыми волосами и слегка пухлым телосложением. Он облачался в старомодные сюртуки, обожал шейные платки и не расставался с золотыми карманными часами на цепочке, как какой-нибудь добрый сказочный персонаж. Только вот добрым Ермолаев не был. По нахмуренным бровям становилось ясно, сколь сложен его нрав. В способности к наукам у юных воспитанниц он не верил, а к Варе так и вовсе придирался с особым рвением. Но в том была виновата лишь она сама.
Воронцова училась пристойно, но на золотой шифр, который полагался лучшим воспитанницам при выпуске, рассчитывать не могла. Первые три года учёбы в младших классах среди прочих «кофейных» барышень Варя старалась и даже обгоняла программу, уступая разве что Лизе Бельской. Но с переходом в классы «голубых» смолянок она вдруг поняла, что учёба ей скучна. Возможно, сказался бунтарский отроческий возраст, совершенно недопустимый своими проявлениями в строгих рамках Смольного. К счастью, Варя не слишком испортила оценки. Родители настаивали на том, что она обязана получить достойное образование и после не менее достойно выйти замуж. Радели за классические приоритеты, которые казались прогрессивной Варваре отживающими себя.
Да. Варя считала себя девушкой именно прогрессивной, невзирая на давление светского воспитания. Оттого и начала выписывать из-за границы научные журналы, в которых рассказывалось о самых современных достижениях в химии, физике, биологии и даже психологии.
Воронцова читала взахлёб. Порой из-за этого она опережала учебную программу. Её случайные высказывания противоречили привычным убеждениям. Поэтому с учителями Варя была в весьма сложных отношениях. Вступать в открытые споры она не любила, считая их делом бессмысленным и заведомо обречённым на провал. Но и соглашаться с наставниками во всём подряд не умела. От скандалов и наказаний её спасали ум и обаяние, а ещё острое нежелание позорить своих почтенных родителей без повода.
После прилежания в младших «кофейных» классах и нескольких лет откровенного бунтарства в «голубых», к финалу обучения в «белых» классах Варя пришла с устоявшимися выводами о том, как надо вести себя в обществе. Что можно говорить, что нельзя, а какие увлечения и вовсе лучше не озвучивать даже родителям. Небольшие хитрости помогали не выделяться среди одноклассниц, но и не забывать о собственных интересах.
К примеру, связываться с Ермолайкой лишний раз не стоило.
Впрочем, Пётр Степанович и сам не питал интереса к конфликту в первый же день занятий. Он возвратился к объяснениям. Затем вызвал к доске Марину Быстрову, и, пока подруга решала несложное уравнение, Варя выполнила задание в тетради наперёд и незаметно возвратилась к мыслям о юнкере и броши. Точнее, о камнях в украшении.
Ей вспомнилось, что не так давно она читала о крупных синтетических рубинах, искусственно созданных французским химиком Вернейлем. Такие камни имели неплохое качество, но всё же уступали натуральным. Однако подлинность порой определить мог лишь специалист. Варя знала только о том, что с помощью лупы возможно разглядеть вкрапления в камне. У искусственного рубина это будут застывшие пузырьки газа, в то время как в натуральных камнях просматриваются своего рода иголочки. Камни в броши были довольно мелкие, яркие и весьма блестящие для простого стекла. Искрящиеся. Можно было бы попробовать поцарапать их иголкой. На цветном стекле останутся следы. Но зачем портить вещь, если она попала к Варе по ошибке? Пусть даже это простая безделушка.
– Воронцова!
Требовательный окрик Петра Степановича заставил девушку вздрогнуть.
Она вскинула опущенную голову и воззрилась на учителя.
Тот стоял у доски возле Марины, скрестив на груди руки, и сердито постукивал указательным пальцем левой по локтю правой. Его глубоко посаженные серые глаза глядели возмущённо.
– Pardonnez-moi, – с вежливой улыбкой повторила Варя.
– Довольно мечтать, любезная. – Ермолаев указал на доску. – Я просил вас найти и исправить ошибку в уравнении Быстровой. Будьте добры.
Он жестом пригласил Воронцову подойти к ним.
Варя поднялась с места и направилась к расстроенной Мариночке и хмурому Ермолаеву. На ходу она изучала аккуратные записи, сделанные мелом.
– Варвара Николаевна наверняка вспоминает минувший бал, вот и замечталась, – раздался громкий шёпот с последних парт.
Девочки захихикали, переглядываясь. Наверняка каждая этот бал вспоминала сейчас, оттого её и упрекнули тем, что на уме у всех.
К несчастью, замечание расслышал и Ермолаев.
Кустистые брови учителя немедленно взлетели на лоб.
– Вот, значит, почему одна не может справиться с простым заданием, а вторая витает в облаках, – понимающе протянул он и раздражённо поцокал языком. – Напрасно вас отправили развлекаться в самом начале учебного года. Все головы забили не тем, чем надобно, вместо учебных дисциплин. И вы, голубушки, хороши. Как я сразу не понял по вашим пустым взглядам.
Ну всё. Теперь не отстанет.
Досталось всем. Не только Варе с Мариной. Ермолайка разворчался об упадке нравов среди молодёжи, лени нерадивых девиц и тому подобном. Варвара давно помогла Мариночке с уравнением, но они по-прежнему стояли плечом к плечу у доски, как два гвардейца на карауле, пока учитель распекал учениц. Закончилось тем, что он выдал двойное домашнее задание. Сказал, раз есть время на глупости, найдётся и на учёбу.
На прочие уроки они отправились в расстроенных чувствах, непонятые и несправедливо пристыженные. Но самое неожиданное случилось после обеда.
Классные дамы перешёптывались между собой, делясь новостями. Не прошло и часа, как тайная сплетня дошла до воспитанниц и разлетелась по институту стремительнее лесного пожара.
– Вы слышали новости? – взволнованным, громким шёпотом произнесла София Владимировна Заревич, когда она в спешке влетела в их дортуар.
Девушки, собиравшиеся на прогулку, переглянулись. Они немедля обступили подругу тесным кружком.
– Нет. Что произошло?
– Кто-то опять умер?
– Господи помилуй! – Заревич перекрестилась. – Нет. Всё дело во вчерашнем бале у Куракина.
– Ах опять речь об этом! – Додо утомлённо закатила глаза. – Мало вам домашнего задания по химии?
– Выслушайте же! – София Владимировна нервически всплеснула руками. От жажды поскорее поделиться новостями её лицо и шея покрылись розовыми пятнами. Она оглянулась на дверь, чтобы убедиться, что та закрыта, и выпалила: – Князя обокрали! Пропала брошь!
Вопросы немедля посыпались на неё со всех сторон.
– Что?
– Как обокрали?
– Какая брошь?
– Кто посмел?
– Вора уже поймали?
Варя, стоявшая вместе со всеми, ощутила острый испуг, от которого на миг помутнело в голове, а ноги похолодели. Сквозь накатившую дурноту она расслышала торопливые слова Заревич:
– Вчера князь по случаю торжества достал шкатулку с орденами и прочими наградами. У него их много.
– Он служил в Русско-турецкую войну, – сухо подтвердила Евдокия Аркадьевна. – От отца я однажды слышала, что его сиятельство – один из особо отличившихся героев Шипки.
– Да-да, верно, – торопливо закивала София. – Так вот, в числе наград была и брошка, которую после