А невеста — «это другое».
Каким образом я смогла, уже распадаясь на части в этом безумии, выпростать руку и от души полоснуть ногтями по небритой жесткой физиономии, я потом так и не поняла.
Как-то само собой, на инстинктах получилось.
Тех, что еще хоть как-то поддерживали отмирающий из-за возбуждения мозг.
Тигран, получив по морде, замер, неверяще глядя на меня, затем шумно выдохнул и максимально аккуратно поставил на ноги.
Провел пальцами по щеке, посмотрел на кровь.
Оскалился возбужденно.
— Царапучая киса…
— Я еще добавлю, — подрагивающим голосом сказала я, — меня не устраивают такие… Отношения, я уже сказала. Не хочу их.
Он прищурился жестко, в глазах что-то такое страшное мелькнуло, что мне стало совсем не по себе.
Если он… Если он сейчас не захочет остановиться, я ничего не смогу сделать. Я, наверно, даже крикнуть не смогу…
От мысли о собственной уязвимости меня обдало такой волной удушающего жара, что стоять стало тяжело!
— Хорошо… — кивнул Тигран, — я тебя понял. Знаешь, вчера я думал, что ты… Поспешила. И я тоже. И я дал тебе время…
— Обжимаясь с другими на моих глазах?
— Это чтоб ты поняла, что будет, если ты начнешь… Выделываться.
— Выделываться? — как он интересно назвал мое справедливое возмущение! — Ну… Может, неправильно сказал… Просто я не понимаю, киса, нахрена все рушить? Ты же течешь, когда я рядом. Я же вижу это. Зачем все усложнять?
— Усложнять? — как он интересно назвал мою реакцию на свое блядство!
— Да, — кивнул Тигран, — ничего для нас не меняется, Лалик далеко и сюда не приедет…
— Знаешь, Тигран… — я выпрямилась, прижалась к двери и, наверно, впервые за все время четко и жестко посмотрела ему в глаза, без рабского страха и такой же рабской влюбленности, — пошел ты нахер. Трахай кого хочешь, женись на ком хочешь, только ко мне не подходи больше. Нет у тебя теперь таких прав, понял?
Его взгляд заострился, глаза словно выцвели от ярости.
— Не пожалей, киса.
— Я не киса тебе. Дверь открой.
Я посторонилась, и Тигран повернул ключ в замке, выпуская меня на свободу.
Я шла, глотая воздух вместе со слезами и своими окончательно рухнувшими мечтами.
Но ноги не дрожали.
Спину жег тяжелый взгляд уже не моего Тиграна, а потому сбиваться с шага было нельзя.
Никак нельзя.
16
— Ненавижу его… Ненавижу… — я задыхалась от слез, а Вася крутилась надо мной, пытаясь то напоить, то накормить таблетками, то влажными салфетками высморкать, словно маленькую.
А я ничего не видела, все плыло перед глазами.
Почему больно так? Ну вот почему?
За что мне это все?
— Мара… Ну хватит… Я тоже плакать сейчас буду… — стонала Вася, изо всех сил мне сочувствуя, — ну хватит уже… Ну что поделать, если он такой? Принять и отпустить…
— Ой, бля! Праведница! — вся моя боль выплеснулась на ни в чем не виноватую Ваську. И, главное, понимание этого вообще не тормознуло! — Что ты понимаешь? Ты, блядь, со своим Камешком… Он, вон, тебе СМС-ки шлет! И люу-у-убит… А этот гад… Смотри, смотри!
И я снова показываю уже плачущей от жалости ко мне Ваське фотки Тиграна. Не в его сети, нет! В сети одной из самых популярных девок универа! Они сидят в кальянной, курят. И его лапа — на ее заднице. И морда у него довольная! Небритая, с улыбочкой своей блядской… А потом там еще серия фоток есть. Из випки. Тварь продажная. И это я про Тиграна! Он все продал. Окончательно. Никогда не прощу! Никогда!
— Блин, ну, Мара… Ну все уже! — даже такой ангелочек, как Васька, не выдержала накала и повысила голос.
Это явление необычное настолько, что я затихла и подняла голову от подушки.
А Васька, воодушевившись тем, что я замолчала, начала быстро-быстро говорить:
— Мара, ну сколько можно? Ну вторая неделя пошла уже! Ты же сама говорила, что ни одной слезинки, что все!
Вздохнув судорожно, с всхлипом, я уронила голову обратно на подушку, крепко зажмуриваясь.
Говорила, да.
И держалась.
Долго держалась, реально долго. Целых пять дней.
Не смотрела в его сторону, не заходила в его соцсети. И постоянно крутила в голове наш последний разговор. Его самоуверенность и его подлость.
И напитывалась силами и яростью из этих воспоминаний.
Но…
Но черт… Как тяжело это все же! Как невыносимо тяжело!
А он еще, как назло, верней, почему как? Именно что назло: каждое утро ждал меня перед крыльцом универа. Специально стоял так, чтоб его отовсюду было видно. И каждый раз рядом с ним крутились его друзья. И девки. Бесконечные девки!
— Ну он же всегда себя так вел, Марин… — шептала Вася, отпаивая меня чаем, — всегда девчонки вокруг них крутились… Ничего не поменялось же.
— Да, — горько кивала я. — Ничего. Надо дальше жить…
Вася вздыхала, добавляла мне в чай чуть-чуть вкусненького сиропчика из клубники, который мы нашли вчера в очередной корзине от ее тайного поклонника.
Я не завидовала, нет.
Просто подумалось, что мне Тигран ничего не дарил… Никак не ухаживал. Да и зачем ему? Я и без того все дала. В первый же вечер. Дура.
Может, если бы помариновала…
Но тут я сама себя приводила в чувство ментальными пощечинами: невеста! Невеста бы никуда не делась в любом случае! Приди в себя, Мара! Ты — богиня смерти или кто?
Хватит уже! Сделала ошибку! Исправляй! Исправляй, мать твою! А то только пыль в глаза пускать этому зверюге можешь. А реально — вся расслабилась. Растеклась.
И он ведь это видел, сто процентов.
Мое лицо, жалобно подрагивающее при виде его потаскушек.
Мой взгляд, словно у собаки побитой.
Он просто ждал, терпеливо, словно охотник в засаде, ждал, когда я сама приду. Когда свихнусь окончательно от ревности и злости. И соглашусь на все его условия.
Но вот хрен ему!
Не будет такого!
Я выпила чай с клубникой, выдохнула.
И пошла на кухню варить макароны.
А то сладости — это, конечно, хорошо, но надо и жрать чего-то.
И Ваське тоже, она, вон, прозрачная стала совсем от нервов. У нее мать буянила, пару раз уже встречала нас у дверей общаги, кричала, предавая анафеме, как развратниц и сучек. Позор был такой, что до сих пор вспоминать стремно. Тут посмотришь на это дело и снова порадуешься, что твоим на тебя похуй.
И, кроме матери, еще что-то с ней происходило, с подружкой моей тихой.
Что-то, отчего глазищи ее, и без того огромные, еще больше и печальней становились…
А я, занятая своими проблемами, даже толком не могла из нее ничего вытянуть.
— Никого не пускай в комнату, — скомандовала перед уходом Ваське, она кивнула.
— Нет, не пущу. Да и все в курсе, что ты тут… Не зайдут.
— И правильно, — усмехнулась я, окончательно вытирая глаза, — нахлебники чертовы…
И пошла по коридору, по пути шуганув Кристинку, высунувшую любопытный нос из своей комнаты:
— Свали! Не обломится!
— Ой, да больно надо, — сморщилась Кристинка, — чего я, фруктов не видала?
— Судя по твоему поведению, не видала, — рявкнула я, может, излишне грубо, но плевать вот. Надо было на ком-то сорвать ярость. Не на Ваське же. Ей и без того досталось. — Еще раз замечу, что ты в корзинке рылась, выдеру волосы.
— Ой-ой… Смелая какая стала! Чего это? Думаешь, тебя Тигр твой защищать будет? Ой… Чего это я? Он же уже не твой? Вспахал тебя и кинул, да? Ой!
Я подобрала тяжелую кастрюлю, которую кинула в морду Кристинки, вздохнула, пожалев, что та оказалась слишком шустрой, и не удалось попасть.
И пошла дальше, старательно не думая о злых словах Криски-крыски.
Чего думать-то? Их, эти слова, так или иначе, всю неделю мне повторяли. За спиной, правда, а не в лицо.
Потому что я с некоторых пор буйная стала и не церемонилась с теми, кто распускал языки.
Но вообще… Эта ситуация показательной оказалась. Сразу стало понятно: сколько народа вокруг — тупые завистливые сучки.