Из зала донеслись возгласы согласия.
- А многочисленные представители прессы гадают, ради чего он сегодня их пригласил? – обратился я к людям на стульчиках в проходах, и они согласно закивали.
‑ Дело в том, что сегодня мы видим его на концерте в последний раз. Мой дорогой друг и соратник Мэтью слишком устал от груза ответственности, напряженной работы, напора публики, необходимости постоянно быть на виду, и решил уйти со своей должности, чтобы наконец насладиться уединением.
Мычание сожаления, думаю, немного согрело его самолюбие, но я прервал его взмахом руки:
- Это непросто, но мы должны уважать желание моего уважаемого импресарио. Полагаю, для него это было сложным решением, но что решено, то решено. Пожелаем ему успехов на новом поприще, которое он пока держит в секрете, и попрощаемся с ним!
Я показал рукой на Мэтта, который был вынужден встать, чтобы раскланяться. Он даже попытался пройти к выходу. Возможно, чтобы со сцены заявить, что передумал. Но я уже объявил последнюю песню, и публике стало не до него.
Никаких скандалов.
Никаких обвинений.
Только лёгкое сожаление.
И если сейчас Донован попробует обвинить меня в глазах света в чём бы то ни было, он будет всего лишь неблагодарной свиньёй. Потому что все газеты подтвердят: их приглашал Мэтт, и говорил о сенсации. Сенсацию выдали? Выдали. Может, не самую жареную, но ко мне какие претензии? Не я же их звал?
Мэтью поймал меня на выходе из театра, где мы давали концерт. Пропускать его в служебное помещение было запрещено под страхом самых суровых мер. Он поджидал меня на улице и вцепился в руку, когда я шёл к саням.
- Ну ты и сволочь! – заявил он мне.
Он.
Мне.
- Дорогой Мэтью, я, конечно, не признанный потомок своего отца, но кровь, как известно, не водица, ‑ я отковырял его пальцы с предплечья. – Но если тебя что-то не устраивает, ты можешь пожаловаться на меня моему папе. Я, правда, вживую видел его всего один раз. Но, возможно, как провинившийся потомок, удостоюсь чести лицезреть его повторно. Кстати, уведомление о расторжении твоего контракта было заверено мною у нотариуса и направлено через императорскую почтовую службу. В качестве причины расторжения указано предумышленное нанесение ущерба имуществу.
- У тебя нет доказательств! – взвился Донован.
- А они мне и не нужны. Об этом документе знаем мы с тобой и нотариус, который принёс магическую клятву. Поэтому просто не размахивай этой бумажкой в людном месте, и никому ничего не придётся доказывать. Окончательный расчёт с тобой я проведу после оценки финансовых дел аудиторской компанией. К моим счетам, моему дому, мне и Грейс доступ для тебя закрыт. Надеюсь, что вижу тебя в последний раз.
На традиционный фуршет после концерта я не поехал, сославшись на печаль в связи с уходом концертного директора. Его, понятное дело, туда тоже не пустили. Наше отсутствие компенсировали восходящие звёзды. Вот кто должен был получить полное удовольствие от мероприятия!
Я же поехал домой. Грейс, во избежание стычек с Донованом, я предусмотрительно отправил раньше. Сегодня наше вынужденное уединение было прервано возвращением работников. Ужин был прекрасен, совершенно точно лучше, чем фуршетный перекус. Я сидел в гостиной у камина, сжимая в руке тонкую ножку фужера с вином.
- Расстроен? – Грейс села со своим бокалом на подлокотник моего кресла, такая уютная и домашняя, будто всегда там была.
- Да, ‑ признался я. ‑ Я действительно считал его другом.
И потёрся щекой об её руку.
- Неужели он всегда был таким? Я просто этого не замечал?
- Я же так жила. До встречи с тобой. В смысле, сама для себя. Одна против всех.
- Ты – это другое! – Я быстро поймал её свободную руку и коснулся её губами.
- Не знаю, Крис. Может, когда-то он был хорошим парнем. И даже искренне с тобой дружил и считал, что помогает. Но зависть – плохая подруга. Ты молод, талантлив, тебя любят, а он… Лишь тень на твоем фоне.
- Но ведь я так не считал!
- Знаешь, вот что я усвоила за время своих злоключений до встречи с тобой: люди строят свои выводы не на том, что думают о них другие. А на том, что они думают о том, что о них думают другие.
- Очень сложно для меня. Наверное, я выпил слишком много вина, чтобы это понять. – Я улыбнулся.
- Или слишком мало для того, чтобы вести философские беседы. – Она допила свой напиток.
- Но я готов поговорить на другие темы.
- О чём? – Грейс склонила голову.
- О том, какие у тебя очень красивые глаза. Знаешь, как часто я представлял, что смотрю в них… нависая над тобой.
Мне хотелось сказать «в постели», но я всё же сдержался. Хотя сейчас мне хотелось это как никогда.
- Да? – Грей облизала губы. – Как интересно. А зачем?
- Чтобы перевести взгляд на твои манящие губы.
- Пф! Что в них манящего?
- Всё!
Я схватил её за талию и уронил себе на колени.
И поцеловал.
Эпилог 2. Тогда же
Грейс
Эти дни мы с Крисом проводили вместе столько времени, что практически срослись. Вместе чинили, обсуждали, искали решения, приходя друг другу на помощь. Даже спали вместе ‑ прямо там, в мастерской, притащив матрас из спальни Криса.
Всё это время прошло как в угаре, и все мысли, все силы были подчинены одной цели: успеть.
Теперь, когда концерт всё же состоялся, и тревоги остались позади, всё воспринималось иначе.
С одной стороны, близость никуда не делась, и мне по-прежнему хотелось находиться рядом с Хогером. Я вообще с трудом представляла, как можно жить без него.
На расстоянии от него.
С другой, между нами появилось что-то… тревожащее.
Смущающее.
Ожидание.
Предвкушение.
Интрига.
Теперь, когда все объяснения между нами остались позади, Крис снова стал собой: обаятельным, уверенным в себе, ироничным красавчиком. Им можно было любоваться бесконечно. Но сильнее хотелось… потрогать.
Находиться рядом и не касаться оказалось настоящей пыткой.
Я вдруг поняла Криса там, в гримёрной. Находиться в шаге от человека, который тебя безумно привлекает, и удержаться на расстоянии было практически невозможно.
Тогда он поступил некрасиво. Даже с учетом того, что прочитал