— Я говорил, что ты до самой старости будешь красавицей, родная? — спросил он надтреснуто, когда отнял чашку от губ.
— Ох, Март, — прошептала Вики и уткнулась в него, чувствуя, как по щекам текут беззвучные слезы. Он поцеловал ее в лоб, в висок — его губы были мокрыми. И Виктория, подняв лицо, вытерла слезы и с его щек.
— Я не то, чтобы жалуюсь, — проскрипел он, и это было так странно, забавно и смущающе, потому что сквозь покрытое морщинами лицо и старческий голос проглядывал знакомый, мощный, полный жизни Март, как сквозь морок. — Но я был уверен, что эта божественная стрекоза меня добила. Мне слишком много лет, чтобы не распознать симптомы фатального кровоизлияния в мозг. Рад, что ошибся. Хотя я ведь видел себя со стороны, и тебя, как ты упала… я понял, что умер. А наши победили, да? Ведь Жрец вернулся на Туру, я помню всплеск его стихии!
— Наши победили. А ты умер, — произнесла она страшное вслух и вжалась в него еще сильнее. — Но потом явился Жрец в теле Макса. Он тебе что-то задолжал и потому отвел смерть… но мы теперь ему тоже должны.
— Охренеть, — выразился очень почтенно выглядевший барон и добавил несколько блакорийских ругательств. — У меня голова кругом. Что мы должны?
— Шесть жизней, — улыбнулась Вики. — Придется нам с тобой рожать детей, Март.
— Я и так собирался тебя уговаривать на десяток, а теперь и уговаривать не надо, — засмеялся он хрипловато. Постой. А почему Жрец в теле Макса?
— Хотела бы я знать, — она гладила его по груди, гладила по волосам. — Сказал, что Малыш растворился в его стихии и обратно пути ему нет.
Барон тяжело вздохнул.
— Мы же этого так не оставим, да, Вики? — проговорил он внимательно.
— Конечно, Март, — ответила она и улыбнулась ему. И он улыбнулся. — Раз уж ты смог вернуться, может, и Макса сможем вернуть? Сейчас только войдем в силу, восстановим резерв, и будем рыть.
— А где Саня? — настороженно спросил барон. — С ним все в порядке?
По щекам Вики снова потекли слезы.
— С ним все хорошо. Он самый живучий из нас. Уже успел повоевать тут у города, зачищая остатки иномирян. И Черныша отвести в Зеленое крыло Рудлога.
— И Дед позволил его арестовать? — полюбопытствовал Март. Вики помотала головой, вытерла слезы… и он понял. И снова выругался. Поднялся, провел сухой рукой по волосам.
— Чертова война, — надтреснуто проговорил он.
— Похороны в Лесовине сегодня вечером, — сказала Вики.
— Да, — потряс головой Мартин. — Не могу поверить, Вик. Дед ведь нам всем был как второй отец. Ворчливый строгий батя. И любил нас как своих детей. Как же так?
Вики молчала, гладя его по плечу, и он вздохнул.
— А где Алекс сейчас?
— Тоже здесь. И старая когорта здесь, надо будет утром заглянуть к ним. Саню, конечно, можно и сейчас разбудить, но он только после боя, отдыхает. Заглядывал к нам часа полтора назад, после возвращения. Может, утром? Он, представляешь, решил пока остаться в армии, будет помогать на Юге Рудлога. Да и нам осталась работа, правда?
— И немало, судя по всему, — Мартин спустил ноги на пол. — Представляешь, у меня правда голова кружится, Вик…
— Это давление, Мартин, — грустно сказала она. — У стариков так бывает. И сахар упал, наверное. Тебе надо поесть, я сейчас попрошу принести. И давай… я отведу тебя в уборную.
— Я понял. Я ненавижу слабость, Вик. И старость.
— Кто же ее любит, Мартин. Но слабость и старость лучше, чем смерть.
Им принесли еды, и они, укутавшись в одно одеяло — для уюта, не для тепла, ели, разговаривали, смотрели на прекрасную заснеженную Тафию из окна, и снова задремали в обнимку уже когда за окнами рассвело. Можно было отдохнуть еще день перед тем, как уйти в Лесовину. А затем их ждал долг.
Много их было сейчас на Туре — родных душ, мужей и жен, возлюбленных, родителей и детей, которые засыпали, вжимаясь друг в друга. В объятьях того, кого любишь, легче забыть о пережитом.
Полина
«Я, кажется, привыкаю быть медведицей, — лениво думалось Полине, пока она выплывала из дремы. — Такой расслабленности, как у зверя, человеком не испытать»
Щеку и тело колола трава, пахло сосной и камнем, пели птицы и похрюкивали кабанчики. Но было еще что-то. Словно кто-то смотрел на нее, словно осторожно гладил тяжелой рукой.
Поля открыла глаза, резко села, моргая, опираясь на руки. И улыбнулась.
— Демьян!
В сердце плеснуло таким счастьем, что она чуть не задохнулась. Демьян сидел в нескольких шагах от нее, прижавшись спиной к сосне, откинув голову на ствол, и смотрел на нее, Полину. Он был небрит, одет только в гъёлхт, и так спокоен, каким она его давно не видела. Даже мшистые зеленые глаза светились теплом и, несмотря на двух-, а то и трехдневную щетину, он словно помолодел лет на пять.
— Я бы так смотрел и смотрел на тебя, — проговорил он, протягивая руку.
— Нет уж, — прошептала Полина, подползая к нему, садясь верхом, обхватывая руками и ногами, — придется не только смотреть.
Сквозь лесок под погодным куполом виднелись стены и окна замка, завешанные шторами — их раздвинут только тогда, когда королева выйдет из двора. Одежда, оставленная ей горничной, лежала на стульчике, но не могла Поля тратить время на одевание, когда наконец-то муж, живой, теплый был рядом!
Она обняла его крепко-крепко, и Демьян уткнулся носом ей в шею, вдохнул глубоко, заурчал.
— Наконец-то, — сказал он рычаще. — Наконец-то я буду с тобой и днем, и ночью, Полюш.
— Ты больше никуда надолго не уедешь? — обрадовалась она.
— Нет. Армия в Блакории справится теперь без меня. А я нужен здесь. Тебе и людям Бермонта. Страну нужно восстанавливать.
— Я так рада, — прошептала она ему в ухо, — как же я рада, Демьян. Ангелина писала мне, что ты был сильно ранен.
— Да, сильно, — ответил он после паузы.
Полина отодвинулась и серьезно посмотрела ему в глаза.
— Ты же не будешь скрывать от меня ничего, чтобы не волновать, правда?
Он усмехнулся и провел пальцем по ее губам.
— Ты такая сонная, — проговорил он с нежностью. — Неужели совсем скоро наступит время, когда я буду просыпаться рядом с тобой и видеть тебя такой в нашей постели, Полюш?
— Мне и тут хорошо спится, — пробурчала она с иронией. — Не уходи от темы.
— Сильно, Поль, — повторил он. — Смертельно. Но