С тех пор как я прибыл в Капитолий, я не раз публично бросал вызов Сноу и его Квартальной Бойне. Даже после личной встречи в библиотеке я продолжал выставлять свое неповиновение напоказ. Если Инцитат Мираж, распорядитель парада, получил блюдо отравленных устриц, то какое же блюдо Сноу готовит мне?
Судя по смене освещения за окном, проходит примерно неделя. Мое одиночное заключение продолжается. Изоляция пугает чуть ли не больше, чем жуткая лаборатория. Беда, если начинаешь скучать по переродкам, но мне отчаянно не хватает компании.
Булочки черствеют, молоко начинает скисать, однако я продолжаю их поглощать, поскольку аппетит у меня волчий. Я мечтаю о еде, представляю свежие сливы, картофельное пюре, тушеного кролика, яблочный торт. Удастся ли попробовать его снова? Вряд ли. Если я попаду домой, то детские праздники останутся в далеком прошлом. Да и не вернусь я домой. У меня будет дом в Деревне победителей, со всеми прелестями цивилизации, о которых говорил Бити. Надежное электричество, горячий и холодный воздух, унитазы со смывом и сколько угодно горячей воды, стоит лишь повернуть кран. Не надо ни качать воду насосом, ни рубить дрова. Как в моей нынешней тюрьме.
Вероятно, празднование отменили из-за моего мятежа. Может, меня держат здесь для публичной казни. Надежда есть.
Я начинаю подолгу просиживать в ванне. Полотенце, которое я когда-то набросил на камеру, убрали, но я не утруждаюсь завесить ее снова. Меня просто накачают успокоительным и уберут его. Или снова меня закуют. Смысла нет. Я мокну в горячей воде часами, смотрю, как сморщивается кожа на руках и ногах, как от шрама отпадают куски мертвой плоти. Меня преследуют образы с арены. Смерть за смертью. Те, которых не видел, вроде резни у Рога изобилия, я представляю. Пытаюсь вспомнить остальных сорок семь трибутов плюс Лулу. Система цветов Мейсили немного помогает, но все равно половину ребят я позабыл. Дистрикт-5, Дистрикт-8 преданы забвенью.
Пустующая кровать Вайета напрягает, и я вместе с покрывалом перемещаюсь на диван в гостиную. Телевизор никак не реагирует на мои попытки управлять им с помощью пульта, начинает включаться и выключаться сам собой. Мне скармливают нарезки из старых Голодных игр, созданные специально для меня. Кровавые подробности, запуганные дети, безнадега. Редко такое увидишь по «Капитолий ТВ»: низкобюджетное мероприятие без всяких потуг на зрелищность, в отличие от сегодняшнего фееричного действа. Горстку детей просто бросали на старую арену с каким-то оружием. Ни костюмов, ни интервью.
Однажды вечером в мои сны врывается чарующая мелодия. Я резко просыпаюсь с именем Ленор Дав на губах. Телевизор включен. На экране девушка в платье с разноцветными оборками поет незнакомую песню, положенную на знакомый мотив.
Скоро, так скоро я под землю сойду.
Скоро, так скоро останешься сам по себе.
Любимый, скажи, как жить тебе в этом аду?
Раздастся сигнал, и уйду я навстречу судьбе.
Она выступает на сцене с потрепанным задником перед капитолийской публикой в старомодной одежде. Тетушка Мессалина с дядюшкой Силием туда вполне бы вписались.
Ее голос, манера произносить слова, перебирать струны – девчонка явно родня нашим музыкантам из Двенадцатого! Но это не моя девушка…
Всегда я тебя жалела, и ты не прятал слез.
Я душу близко знала, которую ты губишь.
Я ставкой в Жатве стала, ты в жертву меня принес.
Скажи, как можно убивать того, кого ты любишь?
Публика всхлипывает, кто-то кричит «Браво!». Толпа беснуется. Девушка кланяется и протягивает руку к тому, кто стоит в тени. Мужской силуэт. Прямой, подтянутый. Кудрявая шевелюра. Он медлит, словно решая, выходить к ней или нет. Потом делает шаг вперед, и экран гаснет.
Она упомянула Жатву. Понятно. Иначе как еще девушка-музыкант из Двенадцатого попадет в Капитолий? Неужели это она – единственный за всю историю Игр победитель из нашего дистрикта? Внезапно я понимаю: так и есть! Неудивительно, что Ленор Дав не хочет о ней говорить. История девушки ей известна, но либо это большая тайна, либо ей слишком больно обсуждать ее со мной. Вспоминаю яркие цвета, которые Ленор Дав добавляет в свой гардероб, – синий, желтый, розовый. Может, лоскутки от платья той девушки? Способ сохранить о ней память? Какой цвет был частью ее имени, как называлась она на Десятых Голодных играх? Что случилось с ней после? Вернулась ли домой? Умерла ли в кошмарной лаборатории? Что натворила, чтобы ее подвергли полному забвенью?
Кто парень, к которому она протянула руку в конце выступления? Возможно, партнер по дистрикту, погибший на арене. Судя по всему, он ей дорог. Может, он вообще из организаторов шоу. К примеру, предыдущий Фликерман. Сейчас они на сорок лет старше, если еще живы.
Сорок лет. С Темных Времен прошло не так уж и много. Если ее забыли в Дистрикте-12, то вряд ли помнят в Капитолии. Нет, погодите! Кое-кто здесь помнит наших музыкантов. Кое-кому известно, какими именами они называют детей и как любят птиц. О таком не рассказывают кому попало. Я-то думал, что информацию раздобыли капитолийские стукачи. Ну-ка, посчитаем! Пятьдесят восемь минус сорок. Восемнадцать. Во время Десятых Голодных игр президенту Сноу было восемнадцать. Девчонка с гитарой вряд ли старше. Кудрявый парень в тени, к которому она протянула руку… неужели он?
Вспоминаю библиотеку, понимающую усмешку президента…
«Спорим, я кое-что знаю про твою голубку?»
«Что именно?»
«На нее приятно взглянуть, она порхает по округе в ярких нарядах и поет, как сойка-пересмешница. Ты ее любишь. А уж как она любит тебя! Или так лишь кажется. Порой ты задаешься вопросом, почему тебя нет в ее планах на будущее».
Ах, Ленор Дав, что же я с тобой сделал? Как ты заплатишь за то, что я пережил Голодные игры?
Я выхожу из себя, швыряю стул в окно, усыпаю осколками столик с фарфоровыми котятами, колочу по решетке тяжелой лампой. Меня останавливает лишь свист пуль над головой.
Появляются двое вооруженных до зубов миротворцев, направляют на меня автоматы. За ними прячется моя команда подготовки, которая наверняка бросилась бы наутек, если бы Эффи Бряк крепко не держала их за пояса.
– Итак, – восклицает она с напускной веселостью, – кто