Взгляды Толстого становятся популярны в Европе и Америке, его поклонники появляются в Японии, Китае, Индии. Во многом это заслуга Черткова. Но одной его энергичной деятельностью по распространению сочинений Толстого этого не объяснить. Почему, например, идеи Толстого в Америке были даже более признанными, чем в Европе? Почему они так совпали с умонастроениями представителей древнейших цивилизаций – индусов и китайцев? Ответы можно найти только в самих мыслях Толстого, а не во внешних обстоятельствах.
В девяностые годы у Толстого складываются все условия, чтобы жить свободно и независимо, генерировать свои идеи и свысока смотреть на то, что происходит в России и во всём мире. В известной степени ему даже выгодно, что европейская цивилизация и вместе с ней Россия движутся к катастрофе. Ведь он же осудил эту цивилизацию, он всех предупреждал…
«…мы чуть держимся в своей лодочке над бушующим уже и заливающим нас морем, которое вот-вот гневно поглотит и пожрет нас. Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живем уже лет 30 и только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем ее взрыв».
Это было написано Толстым в 1885 году.
Он гений, пророк, что еще от него требуется?
Тем не менее в самом начале девяностых Толстой совершает поступок, который противоречит его взглядам. Он, говоря словами гения уже XX века, Маяковского, наступает на горло собственной песне.
В конце 1891 года в нескольких губерниях Центральной и Восточной России разразился страшный крестьянский голод. Причин было несколько: неурожай, общая низкая культура земледелия и неготовность правительства помочь землепашцам. Но главная причина была в той несправедливости, о которой постоянно говорил и писал Толстой. В 1861 году крестьян отпустили на волю, но фактически без земли. Большая часть плодородной земли оставалась в собственности помещиков, а крестьяне были вынуждены брать ее в аренду. В урожайные годы они сводили концы с концами: расплачивались с помещиками зерном, деньгами или отработками, остальное шло на пропитание семьи и поддержание своего хозяйства. Три подряд неурожайных года – 1891-й, 1892-й, 1893-й – показали гибельность этой системы в кризисных условиях. И это был уже не первый случай. Так называемые голодовки сотрясали Россию с конца семидесятых годов.
Помещик-крепостник так или иначе был вынужден кормить крестьян, потому что они были его собственностью, за которую он отвечал. «Свободные» крестьяне оказались предоставлены самим себе. За аренду земли они обязаны были заплатить по закону. Но в случае неурожая платить было нечем. Они продавали коров, лошадей, всё, что у них было, чтобы счесться с помещиком и купить какое-то продовольствие для своей семьи. На следующий год им не на чем было пахать… Это был порочный круг.
Толстой писал об этом в статье «О голоде». Он задумал ее летом 1891 года, когда появились первые прогнозы о грядущем бедствии. «Детям дали лошадь – настоящую, живую лошадь, и они поехали кататься и веселиться. Ехали, ехали, гнали под гору, на гору. Добрая лошадка обливалась потом, задыхалась, везла, и всё везла, слушалась; а дети кричали, храбрились, хвастались друг перед другом, кто лучше правит, и подгоняет, и скачет. И им казалось, как и всегда кажется, что когда скакала лошадка, что это они сами скакали, и они гордились своей скачкой… Долго веселились дети, не думая о лошади, забыв о том, что она живет, трудится и страдает, и если замечали, что она останавливается, то только сильнее взмахивали кнутом, стегали и кричали. Но всему есть конец, пришел конец и силам доброй лошадки, и она, несмотря на кнут, стала останавливаться. Тут только дети вспомнили, что лошадь живая, и вспомнили, что лошадей поят и кормят, но детям не хотелось останавливаться, и они стали придумывать, как бы на ходу накормить лошадь. Они достали длинную палку и на конец ее привязали сено и, прямо с козел, на ходу подносили это сено лошади. Кроме того, двое из детей, заметив, что лошадь шатается, стали поддерживать ее; и держали ее зад руками, чтобы она не заваливалась ни направо, ни налево. Дети придумывали многое, но только не одно, что должно бы было им прежде всего прийти в голову, – то, чтобы слезть с лошади, перестать ехать на ней, и если они точно жалеют ее, отпрячь ее и дать ей свободу».
Он не считал освобождение крестьян без земли свободой. Это была новая и даже еще худшая зависимость.
Но когда Толстой писал статью «О голоде», стоял уже другой вопрос: а что делать? Как спасать умирающих от голода крестьян? Необходимо снабжать их продовольствием, а для этого нужны деньги. Но даже при наличии денег – как закупать продовольствие, в каких количествах, какое именно в первую очередь? И наконец, как его распределять? Поровну на всех, как это делали земства и Красный Крест? Но богатый крестьянин, отнюдь не умирающий с голоду, никогда не откажется от дармового мешка муки или зерна. Спрашивать голодающих об их истинных нуждах – бессмысленно. Каждый будет говорить, что ему хуже всех, чтобы получить даром как можно больше, не только на истинные нужды, но и впрок.
В Тульской губернии проблема голода не стояла так остро. Толстой с дочерями Таней и Машей и группой наиболее верных «толстовцев» отправился в Рязанскую губернию, к другу своей молодости помещику Ивану Ивановичу Раевскому.
Два с лишним года, лишь на время приезжая в Москву и Ясную Поляну, он с группой молодых энтузиастов «работал на голоде» в имении Раевского Бегичевке Данковского уезда.
За это время они спасли от голодной смерти десятки тысяч людей – детей, стариков, женщин и мужчин. Удивительно, что эта героическая страница в биографии Толстого и его близких до сих пор малоизвестна в России. И почти совсем не изучена.
Чтобы представить, какой опасности подвергались участники борьбы с голодом, приведем несколько фактов. Сам Раевский осенью 1891 года во время поездки с инспекцией по голодающим деревням простудился и умер. Толстой, продолживший его дело, однажды зимой заблудился на санях в степи и едва не погиб. Этот случай послужил толчком к написанию повести «Хозяин и работник». Во время «работы на голоде» умерла от тифа Марья Петровна Берс, молодая жена одного из братьев Софьи Андреевны, помогавшая Толстому в Бегичевке. Сын Толстого Лев практически в одиночку спасал крестьян от голода в полученном им при разделе