«Даная», Пабло Пикассо, 1962 г. / Метрополитен-музей, Нью-Йорк
В том, чтобы передать эротичность без явных форм, Пикассо был мастер. Мы видим лишь желто-оранжевое тело, изгибающееся на постели, и падающие на него желтые лепестки.
Однако детали дают понять, что происходит – не зря рука сжимает подушку, а губы томно приоткрыты. Гений показывает нам героиню сразу со всех сторон: очертания груди, отзывающейся на ласки, приподнятые руки, виднеются очертания ягодиц и ноги, запрокинутые вверх. А что если это сам Зевс, воплощающийся из золотого дождя в человеческом образе, чтобы сделать соприкосновение с дочерью царя не просто моментом оплодотворения, но и процессом утоления земных инстинктов?
Все возможно. Как для верховного бога античного пантеона, так и для мастеров кисти, чья фантазия может решить судьбу Данаи так, как того требует эпоха.
Цирцея
Я – Цирцея, царица! Мне заклятья знакомы —
Я владычица духов, и воды, и огня.
Их восторгом упиться, я могу до истомы,
Я могу приказать им – обессилить меня.
В полусне сладострастья – ослабляю я чары:
Разрастаются дико силы вод и огней.
Словно шум водопадов, словно – встали пожары,
И туманят, и ранят, все больней, все страшней.
И так сладко – в бессилье неземных содроганий,
Испивая до капли, исступленную страсть,
Сохранять свою волю на отмеченной грани,
И над дерзостной силой хранить свою власть!
Валерий Брюсов
Кем же была Цирцея, будоражащая умы поэтов и художников? Дочерью Гелиоса, бога солнца, могущественной волшебницей и нимфой острова Эя. Чем занималась? В основном с помощью манипуляций и зелий превращала моряков, заплывших на ее остров, в животных.
Именно такой, властной и непреклонной, мы видим ее на картине Джона Уильяма Уотерхауза. Распущенные волосы, ниспадающие на плечи, томно приоткрытые губы и прозрачная ткань платья намекают на то, что перед нами обольстительница.
Опустив антураж с колдовством, мы легко считаем основной инструмент Цирцеи – ее холодный расчетливый ум и умение владеть женскими чарами.
Она манипулятор, знающий, как сделать из мужчины – животное. Абсолютно любое, свинью ли, лежащую у ног, украшение для трона ли. Приглядевшись, мы увидим, что подлокотники ее сиденья заканчиваются с одной стороны – мужским лицом, а с другой – львиной мордой.
«Цирцея предлагает чашу Одиссею», Джон Уильям Уотерхауз, 1891 г. / Галерея Олдема, Большой Манчестер
«Цирцея», Джон Уильям Уотерхауз, 1892 г. / Художественная галерея Южной Австралии, Аделаида
Цирцея смотрит на нас сверху, подчеркивая свой статус хозяйки положения. Уверенность в этом ей дает путь, который она прошла – убийство своего мужа, царя сарматов, бегство, умение собрать вокруг себя прислужниц и, конечно, победы над моряками, которые бегают по острову в виде зверей.
Кстати говоря, моряки были не единственными ее жертвами. Еще одной пострадавшей оказалась очаровательная нимфа Сцилла, у которой вошло в привычку купаться у берегов острова. Она привлекла внимание колдуньи благодаря своему любовнику-пастуху, которого возжелала хозяйка острова.
Отправилась Цирцея однажды ночью через сосновый лес к тому месту, где Сцилла купалась по утрам, уселась на скалу и вылила в море зеленую, как изумруд, жидкость. На рассвете сладкоголосая нимфа вошла в воду, любуясь жемчужным блеском своих ног, и превратилась в чудовище. Момент жестокого преступления изображен на другой картине Уотерхауза – «Цирцея».
Оставим колдунью наедине с ее злодеянием и вернемся к сюжету, где она изображена восседающей на троне. Уотерхауз вводит в композицию зеркало, с помощью которого показывает, что творится по ту сторону «экрана». К нимфе подкрадывается мужчина, осторожно, спокойно, но немного с опаской.
Кто же это? Одиссей, царь Итаки и герой поэм Гомера. Помните?
Светлым вином подала им, подсыпав волшебного зелья
В чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда же
Ею был подан, а ими отведан напиток, ударом
Быстрым жезла загнала чародейка в свиную закуту
Всех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиною
Мордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка.
Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросив
Им желудей, и свидины, и буковых диких орехов
В пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рылом
Землю копать.
Заплыв на земли Цирцеи, спутники Одиссея подверглись той же участи, что и уже знакомые нам персонажи с картины прерафаэлита. Чтобы спасти их и выяснить, в чем дело, царь отправился к хозяйке острова, но избежал участи быть превращенным благодаря чудесному растению, данному ему богом Гермесом:
В чашу златую влила для меня свой напиток; но прежде,
Злое замыслив, подсыпала зелье в него; и когда он
Ею был подан, а мною безвредно отведан, свершила
Чару она, дав удар мне жезлом и сказав мне такое
Слово: «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими».
Я же свой меч изощренный извлек и его, подбежав к ней,
Поднял, как будто ее умертвить вознамерившись; громко
Вскрикнув, она от меча увернулась и, с плачем великим
Сжавши колена мои, мне крылатое бросила слово:
«Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?
Я в изумленье; питья моего ты отведал и не был
Им превращен; а доселе никто не избег чародейства,
Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался.
<…> Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною
Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком
Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем.
Одиссей, недолго думая, согласился остаться у Цирцеи, взяв обещание, что та вернет человеческий образ его спутникам, обращенным в свиней.
На картине фламандского художника XVI века Бартоломеуса Шпрангера «Цирцея и Одиссей» мы видим героя, одетого в современные для мастера одежды, и колдунью, соблазнительность которой подчеркнута сочетанием модной прически и нагого тела. Она облокачивается на стол, перекинув ноги на возлюбленного и смотря куда-то вдаль.
Обратив внимание на нижнюю часть картины, мы услышим важный посыл – если царь Итаки под