— Довлатов, помрёшь ведь! — Ву Конг напрягся, видя, как ренегаты один за другим накрываются «доспехом духа». — Мы сейчас на краю Царства. В одном из почти необитаемых миров зверолюдей. Тебя первой же атакой сдует.
— Ну да! Свидетели никому не нужны, — киваю с задумчивым видом. — Историю пишут победители. Господин Ву Конг, я ведь правильно понимаю, что арбитром схватки выступает кто-то из Древних? Иначе одна из сторон в ходе боя непременно попытается сбежать. Небось для участников битвы на какое-то время ещё и телепорты заблокированы?
— Верно, — Король с ноткой заинтересованностью глянул на меня. — Где-то в небе в невидимости затаился Законознатец. Пока в живых не останется одна из сторон конфликта, он никого отсюда не выпустит. День, месяц, год. Этому Древнему всё равно, сколько будет идти битва.
— ВАЛЕРА! — ору, точно зная, что друг меня слышит. — Надо лохматому помочь! С него потом поляна.
Бровастый, словно ниндзя, стал медленно вылезать из земли.
— Псс! — вылезая из почвы наполовину, Валера зыркнул на Короля. — Эй, лохматая обезьяна! Я пью только крепкое гномье пиво.
— Э-э, — Ву Конг секунду таращился на говорящий булыжник. — Что ты такое? Ауры нет.
— Целебный камень, — смотрю на Ву Конга с предельно серьёзным видом. — Валера помогает от головных болей, ноже-спинной болезни, голода до власти и приступов предательства. Бровастого надо аккуратно прикладывать к ещё не оторванной голове. Ну или не выдранному Истоку одного из вассалов.
Подняв голову к небу, я громко спросил:
— Эй, Законознатец! Можно мы с Валерой повоюем на стороне Ву Конга?
На несколько секунд в воздухе повисла тишина.
— Дозволяю, — раздался голос с неба. — Хранитель седьмого этажа Ву Конг в правилах дуэли указал, что «не приведёт с собой на бой ни одного ишвар [9] или полубога [10]». Сторона противника с этим согласилась. Однако поскольку вы оба НЕ БЫЛИ заявлены в первоначальном списке участников, вам будет ЗАПРЕЩЕНО первыми ввязываться в битву. Существо Валера…
— Тут я! — бровастый с довольной лыбой выпрыгнул из земли.
— Напоминаю про правила доступной вам территории, — голос Законознатца стал холодным. — Вам и вашему Батюшке [12] запрещено ПЕРВЫМИ вмешиваться в конфликты короткоживущих. Ответные действия должны быть соразмерны по силе воздействия.
— Фе-е, скука! — бровастый глянул на Ву Конга. — Но за пиво я, так и быть, буду вести себя потише.
С неба донёсся тяжёлый вздох.
— Существо Довлатов, существо Валера… Я уведомлю вторую сторону о вашем участии в битве на стороне Ву Конга. Помните о правилах!
— Конечно-конечно, — заверил я Древнего. — Первыми не бить. Отвечать с той же силой, которой нас атакуют. Можно уже начать?
— Можно.
Мне показалось или последнее слово Законознатец произнёс со вздохом? Всё это время Ву Конг пялился на меня так, будто впервые видит.
— Довлатов, ты смерти ищешь?
— Не-е-ет, господин Ву Конг, — мой голос стал пустым и холодным. Тело накрыл чёрный балахон аспекта, а в костлявых руках сама собой появилась коса. — Я и есть Смерть. Зачем мне себя искать?
…
То же самое время
То же место
Голубь-мимик по кличке Пшик
Исторически так сложилось, что голубей-мимиков в мирах Стены считают вестниками грядущих катастроф. Они появляются там, где вот-вот начнутся эпидемии, наводнения и мировые войны. Белые голуби — кошмары наяву! Коллеги Пшика выворачивали страхи жертвы наизнанку, погружая её разум в кошмар. Всё так и было… Но только не в случае самого Пшика.
После турнира Сотни Талантов голубь сам постоянно просыпается в холодном поту. В кошмарах к нему приходил Чак Норрис и говорил: «И это, по-твоему, удар? Вот настоящий удар!»
Судья-инструктор от домена Иссу, наблюдавший за турником Сотни Талантов, посочувствовал Пшику. Именно он выписал голубю-мимику путёвку в санаторий — в богом забытый мир в Диком Поясе, где должен был вот-вот начаться зомби-апокалипсис.
Едва там очутившись, Пшик и впрямь застал зомби-апокалипсис… А также Чака Норриса, выходящего из госпиталя Поларис. Загорелый и бородатый, он своим фирменным прищуром смотрел на Пшика так, будто вот-вот скажет: «Тебя-то я и искал, пернатый!»
В тот же миг голубь-мимик рванул в Убежище Эволюции, надеясь хотя бы там спрятаться от этого кошмара наяву… Так Чак его и там нашёл! Чудовище в обличье человека преследовало Пшика, идя по его следу днём и ночью.
В надежде спрятаться от Чака голубь-мимик покинул Убежище и забился в самый тёмный угол города, охваченного зомби-апокалипсисом. В музей! Под самую крышу, где его уж точно никто искать не будет.
От волнения сердце голубя-мимика бешено колотилось. Пшик верил, что в случае чего живущее в музее чудовище защитит его от Чака.
[Чак меня не преследует! Это всё случайность], — думал голубь, трясущимися руками-крыльями прикуривая сигарету. — [Никто не сможет меня здесь найти.]
Час спустя Чак бесшумно появился в главном зале музея. В кромешной темноте он двигался, не издавая никаких посторонних звуков. С первых же секунд его взгляд был прикован к гигантской сове-мутанту, прячущейся под невидимостью.
В тот день, сидя на балюстраде под потолком, Пшик нервно курил… Он видел некоторое *добро*. Чак… Это чудовище во плоти сотворило с совой такое, что потом не раз являлось голубю-мимику в кошмарах.
На фоне стресса у Пшика начали выпадать перья, глаза поблёкли. К счастью, всё тот же работодатель оплатил Пшику услуги психотерапевта. Мудрый Гусь раз за разом утверждал: «Чака Норриса не существует! Он не всесилен. Древние нас защитят от произвола. Кошмар не может стать явью».
После десяти сеансов лечения Пшик и сам постепенно начал в это верить. К тому же Гусю-психотерапевту выдали путёвки в тот же санаторий — остров Мадагаскар в мире Солэнберг. Так сказать, нервы подлечить. Там царила бандитская вольница, и никому из местных не было дело до пары странных птиц.
Пшик со стаей голубей как раз гнался за обезьяной, стащившей у него пачку сигарет. Погоня вывела его на дорогу к посёлку Бекисопу. Чак был там… В другой одежде и другом обличье, но Пшик сразу узнал его ауру! Стоя прямо посреди дороги, Чак своим прожигающим взглядом уставился на Пшика, вообще не смотря на других голубей.
[Эти глаза,] – у голубя от страха едва не остановилось сердце. — [Кажется, Чак смотрят ими прямо в душу! Он не