«Абонент временно недоступен… пожалуйста, перезвоните позднее…» – повторял и повторял в трубке механический голос оператора.
Чертыхнувшись, Белый сбежал по лестнице, проверяя, на месте ли ключи.
Из головы не шла рябина и птичьи перья. Точнее, только одно – перо из воронова крыла, застрявшее между рамами в его съёмной квартире.
Глава 21
Клювы и клыки
Морда у мужика была мясистая, протокольная, из-под выпирающих надбровных дуг злобно глядели глаза – один тёмный, другой затянутый молочной плёнкой. Мара плюнула в портрет, злорадно наблюдая, как слюна стекает по нарисованной переносице.
Все они одинаковые: и преступники, и те, кто их ищёт. Тупое злобное мужичьё, разрушающее всё, к чему прикасается. Они не понимают ценности жизни, не знают, каково вынашивать потомство, цедить молоко из тяжёлых окаменевших грудей, баюкать больного ребёнка, надрываться, таская тяжёлые котлы, растить неблагодарных детей и терять внуков. Её бывший муж был таким же. Отвратительный в своей правильности мудак, едва не потерявший дочь на детской площадке.
Тогда Мара металась по двору, тянула носом воздух, пытаясь найти Оксанин след – он вёл от песочницы до заброшенного пустыря, густо поросшего кустарниками и борщевиком. Сломаешь стебель – непременно заработаешь ожог. А лицо у Олега было такое же тупое, как у преступника на портрете.
– Куда ребёнка дел, ирод?! – Мара трясла его за воротник, обрывая пуговицы рубашки. – Угробил! Родную кровиночку угробил! Куда ты её отвёл, спрашиваю? В Лес?!
Рыдала, размазывая по щекам тушь.
– Она всё равно бы ушла туда рано или поздно! – отбрёхивался Олег. – Вспомни, чья она дочь!
– Твоя, птичья кровь! – брызгала слюной Мара. – Твоя, урод! Падальщик! Ищи теперь! Не найдёшь – душу выну!
Тогда Олег впервые её ударил – несильно, наотмашь, но этого хватило, чтобы закапала кровь. Мара охнула, глаза стали круглыми и пустыми, как плошки.
– Не прощу, – прошептала она. – Не для того мы чащу оставили, чтобы…
Она запнулась, глядя мимо Олега. В дальнем углу двора стояла Оксана и горько плакала, повторяя:
– Сесть… сесть, мама…
Мара сгребла дочь в охапку, целуя мокрое лицо. Потом, не сдержавшись, отшлёпала, приговаривая:
– Вот тебе, негодница! Будешь знать, как мамку пугать! Будешь! Теперь-то сесть долго не сможешь!
Оксана плакала, но не кричала, только хваталась за мать, оставляя на рукаве алые разводы. Кровь? Мара застонала, оседая в пыль и прижимая к щекам испачканные ладони. Железом не пахло, лишь густым ягодным соком: ладошки и рот девочки были перепачканы рябиной.
Гораздо позже Мара поняла, что Оксана не говорила «сесть». Тогда, выбравшись из Леса, она повторяла «съест».
Съест, мама!
Мара молча мылила Оксану в ванной, мучаясь от нахлынувшего страха. Олег не разговаривал с ней, сидел в кухне сгорбленный и мрачный, погружённый в собственные думы. Наверное, это было ошибкой. Все их решения были ошибкой – уйти к людям, в царство железа и стекла, предать память предков, смешать звериную и птичью кровь, чтобы выносить и родить потомство, связанное с Лесом уже по праву рождения.
Она сделала всё, чтобы дочь росла в неведении, – так было спокойнее всем. Не видеть Леса, не вспоминать о нём, закрыться мелкими бытовыми заботами, нудной работой, но страх нет-нет да и поднимал уродливую голову. В те дни, когда Оксана бунтовала, когда сбегала из дома или ревела, запершись в комнате, Мара ходила из угла в угол, прислушиваясь к шорохам за окном, придирчиво высматривая, не полезут ли из тщательно вычищенных углов хвощи и папоротники, не сложатся ли созвездия в рога Сохатого. Она первая подала на развод и не препятствовала отъезду мужа: кожа всё ещё зудела, точно помнила удар его костистой руки.
Так продолжалось ровно до появления Альбины, а теперь давние страхи воплотились в реальность, и Мара стояла у бумажной ориентировки под прицелом внимательных воробьиных глаз, слушая, как в отдалении ревут сирены скорых и машин патрульно-постовой службы.
– Лейтенант Фатин, вечер добрый, – справа от Мары материализовался мужчина в форме. – Знаете этого человека?
Мара моргнула, прогоняя воспоминания, изобразила удивление на лице.
– Первый раз вижу! Что же он натворил-то, сынок?
– Если увидите – сразу звоните сто двенадцать, – проигнорировал вопрос патрульный. – Вы приезжая?
– К дочери приехала погостить.
– У нас в последние дни очистные забились, – продолжил патрульный, разминая в пальцах сигарету. – Вы не пользуйтесь водой из-под крана, дважды в день у нас раздают бесплатно бутилированную воду для горожан, всем хватит.
Мара с готовностью закивала.
– А как же, сыночек! Спасибо! Позвоню, если того ирода увижу! Ишь, по морде видно преступник! – покосилась на ориентировку. Бельмастый глаз преступника походил на ледяную прорубь. – Как только таких земля держит? Ох, горе!
Она отходила поспешно, бочком, надеясь, что проверять документы не станут: в спешке оставила паспорт дома, а Лес этих бумажек вовсе не признавал.
Ныл пустой желудок. Долгая дорога выматывала, рождая чувство голода – но не того, который можно заглушить пирожками из закусочной. За долгое время жизни среди людей Мара почти забыла, какова на вкус жизненная сила двоедушника, и, вспомнив, желала вкусить её снова. Груди болели. Наверное, если снять блузку, она увидит на бюстгальтере кровавые разводы. Наверное, от неё воняло, как от бродяги, болотом и мокрой псиной. Да что с того? Следы вели её по улице Горького, мимо одинаковых домов к жилищу, облюбованному Вороньим царем.
За дверью стояла тишина. Мара сперва позвонила в звонок, потом долго стучала в дверь. На стук выглянула соседка – сухонькая старушка. У её ног крутилась, подёргивая хвостом, пятнистая кошка.
– Вы к Олегу Николаевичу? – полюбопытствовала старушка.
– К нему, – тяжело обронила Мара. – Дома?
– Где ж ему быть, сидит, как сыч, круглыми днями. А мужик хороший! Помогает, если что случится, кран мне починил третьего дня. Вы ему кто?
– Жена, – буркнула Мара.
– Поди ж ты! А у Олега Николаевича сейчас дочка гостит. Ваша?
– Одна? – Мара затаила дыхание.
– Вроде и одна, да как-то приволокла сюда мужика своего. Сама-то смазливая, а мужика нашла – ой дикого! Седого, как лунь! Глаза что у моей кошки, – старушка с кряхтением нагнулась, погладила выгнувшее спину животное. – Страшны-ый! Сразу видно, сидевший. Эх, девки! У меня самой…
Мара стиснула зубы и снова заколотила в дверь.
– А вы под ковриком ключик-то поищите, – сказала старушка. – Под ковриком всегда лежит, коли хозяев дома нет.
– Спасибо, – Мара пошарила под грязным ковром, нащупала холод металла.
– Нашли, что ли? – старушка вытянула шею. – Так я скажу, что вы приходили. А хотите, заходите ко мне на чай, я сегодня печеньки купила. Печеньки рассыпные, свежие!
Ключ с трудом повернулся в замке, Мара толкнула плечом дверь – открылась.
– Приду, – пообещала