— Господин студент, здесь я задаю вопросы, а вы только на них отвечаете. Вы уже и так бросили тень на уважаемых людей, которые учат в нашей академии своих сыновей. Мы должны всячески помогать адаптироваться данным личностям, а тут ваша, в высшей степени тонкая, провокация!
Я потрясённо молчал, выслушивая претензии. Казимир, Густав и Вахтанг, которые сидели в противоположной части аудитории, обменялись понимающими взглядами, храня, между тем, молчание. Всё это я увидел краем глаза.
— Виктор Абрамыч, не соблаговолите ли вы пояснить свои слова? — вмешался мой декан.
— С превеликим удовольствием, Василий Петрович. Не далее, как за две недели до этого досадного инцидента, или около того, студент Дегтярёв преподнёс спокойно обедавшим трем моим студентам некий подарок, в виде пирога с мозгами, тем самым указав на их, ммм, недостаточный интеллектуальный уровень.
— Право слово, что за глупости вы тут говорите, при чём тут пирог с мозгами, пусть и бараньими, и вот это всё, ради чего мы сегодня здесь собрались?
— Ну, намёк оказался более, чем прозрачный.
— А что, ваши студенты действительно считают, что они бараны, раз приняли сие на свой счёт, и какие у вас есть доказательства данного действия?
— Вот, извольте, показания официанта, что в тот день обслуживал их.
Бумага с показаниями тут же загуляла по рукам присутствующей комиссии.
— И что скажете, господин Дегтярёв? — полностью уверенный в своей правоте, торжествующе спросил у меня Фармазон.
— Да, этот случай имел место, только тогда вы можете заодно опросить Петра фон Биттенбиндера, он присутствовал при этом и подтвердит мои слова, что Казимир Блазовский прислал мне тарелку пустой гороховой каши, с пожеланием кушать то, что дают бесплатно. Если вы не знаете, почему они так сделали, то я вам поясню. Дело в том, что я обедаю по бесплатному талону, что выдала мне академия, так что, их намёк оказался ещё более прозрачным. Я только вернул им долг и не более. Я с глубоким уважением отношусь к любым студентам, если они не затрагивают меня лично и мою честь, тут я в праве защищать себя по мере сил и возможностей.
— То есть, вы признаёте, что своим поступком спровоцировали этих трёх студентов на дальнейшее с вами разбирательство, и назначили им место и время для встречи, вдали от часто посещаемых мест?
— Нет, это не так.
— Гм. Ну что же, другого ответа я от вас и не ожидал. Впрочем, я вам всё равно не верю. Скажите, а у вас было оружие?
— Нет, — растерянно ответил я, — у меня нет оружия, я не ношу его, к тому же, я просто не могу позволить себе его купить. Да я и не на войне, зачем оно мне вообще?
— Понятно. Дело в том, господа, что я узнал, что данный студент постоянно демонстрирует с помощью своего дара некий револьвер. При этом он показывает просто превосходную детализацию и визуализацию объекта, что невозможно без абсолютного знания и постоянной практики с подобным предметом, — сказал Фармазон, обводя взглядом аудиторию, и тут же повернулся ко мне, выстрелив вопросом, — что скажете, Дегтярёв?
— Скажу, что это выдумки! — чуть ли не выкрикнул я в лицо преподавателю. Кровь уже давно прилила мне к лицу, заставив его запылать, голову туманила ярость, ища выход, я всё больше терял контроль над собой из-за надуманных и, скорее всего, специально выдвигаемых претензий.
Я очень старался сдерживаться, ведь каждое моё слово может истолковано сейчас сугубо превратно и направлено против меня же, но как промолчать, когда обвинения сыплются, как из рога изобилия, становясь всё более и более абсурдными.
— Я хотел продемонстрировать знание оружия, чтобы меня взяли в бомбардирскую академию. Я желаю стать военным, пусть инженером, но военным! — почти крича, ответил я, отчего голос резко сел, — но меня не взяли, — закончил я уже почти шёпотом.
— Понятненько, но револьвер у вас, всё же, с собою имелся, и им вы угрожали трём несчастным студентам, которым пришлось защищаться. Прошу внимания, господа, — внезапно возвысил голос Фармазон. — Прошу вашего внимания! Дело в том, что, как мне сообщили мои подопечные, у Дегтярёва имелся небольшой револьвер, который он вытащил из кармана, когда повстречался с ними. Он угрожал, отчего Густав Седерблом оказался вынужден применить превентивные меры. Но, как выяснилось позднее, пистолет являлся игрушечным и сломался, вот его остатки, — и, нагнувшись под кафедру, за которой стоял, Виктор Абрамович достал саквояж, широко распахнул его, сунул в его нутро руку и явил миру обломки какого-то изделия, весьма отдалённо напоминающего револьвер.
Впрочем, при ближайшем рассмотрении в обломках можно было узнать некую оружейную конструкцию, от револьвера неизвестной системы, сделанную из дерева, металла и каучука. Скорее всего, какая-то самоделка, по-простому именуемая пугачом. Где его нашёл замдекана, оставалось только догадываться, но, тем не менее, он взял на себя труд найти и продемонстрировать эту гадость.
— Это не моё! — уже бледнея, отказался я.
— Ну, конечно, это не ваше, но на нём имеются ваши пальчики. Господа, я провёл дактилоскопическую экспертизу, которая явственно указывает, что на рукоятке данного несерьёзного оружия присутствуют отпечатки пальцев студента Фёдора Дегтярёва. Вот, полюбуйтесь на заключение эксперта. Всё точно.
— А по какому праву вы нашли мои отпечатки пальцев и выдали их эксперту? Это нарушение моих прав! — вновь вспылил я, в отчаянной попытке защитить своё имя.
— А я не обязан отчитываться перед вами. Это сделано с разрешения ректора, что является руководителем нашей академии, в стенах которой сейчас решается ваша судьба. Это внутреннее дело академии, поэтому мы имеем полное право брать то, что считаем нужным. Понятно вам, студент Дегтярёв⁈
— Понятно, — подавленно прошептал я и замолчал.
— Итак, господа! Налицо откровенная провокация данного субъекта, с целью опорочить трёх невиновных, защищающих свою честь, студентов. Да, они использовали свой дар в этой безобразной драке, но они противостояли немотивированной агрессии данного субъекта, что нарушил неприкосновенность чести каждого из них. Он их принудил это сделать, когда они поняли, я специально оговорюсь, когда поняли ошибочно, что есть угроза их жизни или здоровью, и приняли меры, противодействуя агрессору с помощью своего дара. К тому же, главное вещественное доказательство утеряно, если оно вообще присутствовало. Так что, ещё неизвестно,