Комок подкатил к горлу.
Отец всегда выделял Пашу Харитонова из другого молодняка отряда космонавтов, доверял ему летать с Андреем, много раз приглашал домой в Серебряный Бор. Повторял: ему верю как самому себе. И вот, бездыханное тело в бескрайнем пространстве между Землёй и Марсом… Космонавт стремился в космос и здесь обрёл последнее пристанище. Но не из-за враждебной человеку среды, а из-за удара в спину.
Нанёсший его мерзавец сейчас примерялся, как вскарабкаться в сторону их с Урсулой отсека. Связь работала, он продолжал увещевать надеть скафандры обеим и впустить его внутрь — добровольно.
— Хорошо. Твоя взяла. Мне нужно сорок минут. Потом остановлю вращение. Пока подумай о гарантиях, которые мне дашь, что сохранишь жизнь. Я согласна на вариант — Урсула остаётся на орбите, мы вместе идём на Марс.
Про вращение сказала неспроста. На крыше отсека ощущение тяжести практически равно земному. Чем ближе к центру вращения — тем меньше. Билл весит килограмм восемьдесят, массивный ранцевый скафандр для работы на Марсе — больше пятидесяти. То есть первые метры дадутся ему весьма не просто.
Ксения не взяла скафандр, а склонилась над терминалом управления. И пока выключила радиообмен.
— Что происходит? — взволновалась Урсула.
— Спасаю нам жизни. Для начала запустила двигатели вращения. Твой урод-соотечественник в скафандре весит более ста тридцати кило, в фунты переведи сама. При ускорении свободного падения в полтора «жэ» получится под двести, уже никаким чудом не перелезет к центру. При двух просто распластается по крыше отсека.
Работать на клавиатуре стало труднее — даже просто держать руку на весу. Топлива хватит на пару раскруток-остановок, но резерв не бесконечен.
Американец обнаружил подвох. Лёжа на крыше отсека, он начал движение к открытому люку перекатом и ползком. Ранец мешал преодолеть жалкие пару метров одним рывком.
— Что ты делаешь? — спросила Урсула.
— Убиваю. Сброс воздуха блокирован, пока датчик показывает открытие люка. Ввожу состояние аварийной разгерметизации, обходя этот запрет… Готово! Сейчас ветер свищет из люка, только Билл его не видит.
Килограммы бесценного воздуха, с колоссальными затратами доставленного к Марсу, уносились в вакуум. Когда американец, наконец, задраил свой люк изнутри, баллоны опустели. У него остались только литры в ранце — на два или два с половиной часа.
Гагарина легла на пол под иллюминатором, не спуская глаз с крышки люка.
— Ты так хладнокровно… Ксения! Его ещё можно спасти!
— Чтобы он прикончил нас? Меня — сразу или бросив на Марсе, тебя позже как ненужную свидетельницу его преступлений. Ладно, если хочешь — объясняйся с ним.
Встала на колени, перещёлкнула тумблер, впустив в отсек ругань астронавта, обнаружившего, что остался без запасов воздуха.
— Довольны? — он снова говорил по-русски, теперь ради Ксении, а не соотечественницы. — Я сейчас доберусь к спускаемому аппарату. Там заправлю баллоны. В нём есть инструменты, даже плазменный резак. Прощайтесь, что ли.
— Ксения! Придумай что-нибудь! Он обезумел!
— Только безумец попробует ползти по тросу, удерживая руками четверть тонны. Даже если от этого зависит спасение жизни.
Американец не сдался, снова вышел из отсека, вцепился в трос и каким-то невероятным усилием преодолел метра два. Потом упал и затих.
— Всё равно придётся одеть скафандры и выйти к нему.
Ксения думала вспылить от непостоянства Урсулы в диапазоне от панических «убьёт нас» и «обезумел» до миндальничания с просьбой спасти и не убивать. Но та добавила:
— Не о нём я забочусь! Если тело останется около люка, мы не соединим отсеки!
Гражданам Соединённых Штатов не отказать в рациональности мышления.
— Ты права. Похоже, Урсула, мы остались без мужского общества.
— Слава богу. Он угрожал мне! Я ввела тебе инъекцию, потому что боялась его!
— Но так как разговоры не писались, не проверю. Значит, не поверю.
Ксения достала медицинский комплект и принялась обрабатывать глаза американки.
— Левый глаз в порядке. Небольшая травма глазного яблока и века. Что делать с правым, не знаю. Имеешь шанс лишиться его. Пока наложу противовоспалительную мазь и введу укол.
— Зачем ты так… Я не хотела тебя убивать.
— Но убила бы. Сама или по приказу мистера Уоррена, мне не столь важно. Горло болит?
— Болит. Ты как копытом…
— Ещё раз назовёшь мои руки копытами, отправлю к Биллу в компанию. Может, не тянуть, сразу отправить? Пока ты жива, я не в безопасности.
— Ты имеешь право так обо мне думать. Но мы хотели как лучше! Вы, русские, первые на орбите, вы первые на Луне. Почему⁈ Это же дико несправедливо. И я согласилась подыграть ему только после обещания: никто из вас не пострадает. На меня как на медика возлагалось сочинить, почему вас обоих пришлось отправить в сон.
— И кто бы поверил?
— А пусть — никто! Вернулись домой, русские тоже молодцы, Марс достигнут на русской ракете, вы с Павлом совершили облёт, тоже почётно. Но первым шагнул на поверхность Марса гражданин Соединённых Штатов Уильям Уоррен! Он же установил там звёздно-полосатый флаг. А красный со звездой? Упс, забыл. Всё равно — мы герои.
— Наивно. Глупо.
— Возможно. А что нам оставалось? Ксения, всё кончилось. Нам не нужно ссориться. Развяжи меня!
— Не могу без приказа ЦУП. Ситуация чрезвычайная.
Американка попыталась плечом стереть слезу с кровью и сукровицей, текущую из правого глаза.
— Понимаю. Но до остановки вращения восемь дней!
— Да. Всего лишь восемь. Мы подлетаем. С остановом вращения и выходом в космос мне придётся поторопиться. Думаю, снова придётся вырубить тебя инъекцией, иначе не одеть скафандр.
— Я — сама!
— Не верю. И не имею права рисковать. А стравить давление и выйти в космос мне необходимо, чтоб закрыть люк второго отсека. И, как ты правильно заметила, столкнуть падаль с крыши.
— Точно — не развяжешь?
— Нет. Обещаю спустить тебе штаны и вложить памперс. Но если хорошо будешь себя вести. Начнёшь кони кидать — лежи в старом памперсе. После того, что вы натворили с Уильямом, на доброе отношение не рассчитывай.
Через семь суток после этого разговора Гагарина привела угрозу в исполнение. Дозу препарата ввела минимальную, гарантирующую от силы несколько часов забытья темнокожей астронавтки. Когда вращение замедлилось, и её тело стало весить килограмм десять, запихнула свою несостоявшуюся убийцу в скафандр и снова связала. Проверила герметичность обеих скафандров, после чего включила откачку воздуха.
Билл не обнаружился ни около люка, ни где-то ещё. Вероятно, при включении двигателя коррекции либо замедления вращения соскользнул и отправился в бесконечное путешествие.
Чувствовала ли себя Ксения убийцей, ощущала терзания совести? Странно, но нет. Когда Пушкаш на её глазах отсоединил шланги и прыгнул к Земле, принимая мучительную смерть, изжарившись заживо, была потрясена, сейчас куда в меньшей степени. Сделала свою работу, спасла корабль, себя и Урсулу. Исполнила долг. А что он столь неприятен — не кондитером же работает.
Когда обе половинки сомкнулись, восстановила давление и во второй части корабля. Подняла стекло в шлеме пленницы и растормошила её.
— Жива? Могу отселить тебя на место Уоррена, переход открыт.
— Не оставляй меня одну!
— Кстати, у тебя на правом глазу опухоль чуть меньше. Ты — живучая, сволочь. Не дёргайся!
Ксения заложила ей под веко свежую глазную мазь.
— Спасибо…
— Чувствуешь, невесомость полная? Через сутки последняя коррекция перед отделением спускаемого. До того я свяжусь с ЦУПом, пусть решают, что делать с тобой.
— Например?
— Хочешь — лети к поверхности. Одна. Будешь первым землянином на Марсе, правда — мёртвым. А я делаю облёт и задаю курс к Земле. Счастливо оставаться.
— Ксения! Не шути так, я же знаю — ты несерьёзно.
— Да. Но после совершённого вами во мне не осталось ни капли доброты. Ни к тебе, ни к вашим траханым Соединённым Штатам. Когда весь мир узнает правду… Думаю, даже ближайшие союзники США ухудшат отношения. Никто не поверит, что ваша выходка обошлась без прямого приказа от администрации Белого дома.