В не меньшей степени, чем на узбекистанском направлении, роль личности проявилась в случае с Ахмад-шахом Масудом. Масуд был харизматическим лидером, единственным командиром, над которым движению «Талибан» еще не удалось взять верх. С весны 1997 до весны 1999 г. состоялось три визита группы агентов ЦРУ в лагерь Масуда в долине Панджшер на вертолете, вылетавшем из Душанбе. Масуду было поставлено оборудование для слежения за «Талибаном» и передавалась регулярная финансовая помощь. У ЦРУ были некоторые сомнения в полезности Масуда как союзника с учетом его своевольного поведения в прошлом, когда агентство уже оказывало ему поддержку деньгами. Однако оно все равно рассматривало его как одну из важнейших политических фигур и считало необходимым ориентироваться на него, начав поставки оружия. С этим категорически не соглашался Белый дом: Масуду припоминали резню жителей Кабула в середине 1990-х годов, когда он был министром обороны, и причастность к наркобизнесу[32]. Сам Масуд рассчитывал переиграть пакистанскую разведку, поддерживавшую «Талибан», и еще во время прежних тайных встреч с американцами в Таджикистане соглашался принять помощь от ЦРУ. Он пытался убедить американцев в том, что деятели «Талибана» являются самыми злостными врагами прав человека, проводившими жестокие репрессии против женщин и шиитского меньшинства.
В этой ситуации опять проявилась привычная двойственность политики США, рассматривавших «Талибан» и Масуда как две воюющие между собой стороны, к которым надо относиться одинаково, выжидая победы одной из них и не поддерживая никого. Специалисты по антитеррору толкали администрацию к тому, чтобы включить терроризм в число основных угроз безопасности. Однако «мозговой трест» госдепа в составе Олбрайт, Пикеринга и Тэлбота считал этот подход слишком узким, с учетом таких приоритетных интересов США в период правления Клинтона, как борьба с распространением ядерного оружия, ситуация в Кашмире, стабильность в Пакистане и т. д.
Иногда не только личностные, внесистемные, но и весьма экзотические факторы оказывали влияние на формирование политики. Так, члены правящей семьи ОАЭ — фанатичные любители соколиной охоты на дроф — каждый охотничий сезон выезжали в Пакистан, где организаторы такой охоты установили с ними хорошие личные контакты. Шейхов познакомили с лидерами «Талибана», и в дальнейшем это способствовало тому, что ОАЭ официально признали их правительство в Афганистане. А лучшие места для охоты на дроф были именно в Афганистане, и именно там базировался Бен Ладен. Американская разведка обнаружила охотничий лагерь, где, как предполагалось, находился лидер «аль-Каиды», но американское руководство не решалось нанести по нему бомбовый удар, опасаясь, что там находились влиятельные члены правящей семьи ОАЭ. На власти ОАЭ было оказано давление с целью побудить их прекратить поездки шейхов на охоту в Афганистан.
В 1990-е годы стало ясно, что религия в современном мире, и в первую очередь на Востоке, приобретала все большее значение. Американский исследователь Э. Хансон проницательно заметил, что новая парадигма международных отношений, установившаяся после окончания холодной войны, была основана на сочетании глобализации политической, экономической и военной со значительной ролью религиозного фактора в мировой политике. Многочисленные подтверждения этого заключения можно обнаружить не только в исламском мире, где политическая роль религии аксиоматична. Среди разнообразных моделей вхождения религии в политику можно назвать борьбу религиозных деятелей против авторитарных правителей. К примеру, филиппинский кардинал Хайме Син сражался против Фердинанда Маркоса во время февральской революции 1986 г., в результате которой президентом была избрана Корасон Акино. Еще одна модель — противоборство религиозных групп в поликонфессиональном обществе, и наиболее ярким примером этого может служить Индия. К началу нового тысячелетия противоречие между Западом и исламским миром являлось одной из характерных черт международной жизни.
Вторая половина XX в. была для стран Востока эпохой коренных политических перемен, становления национальной государственности, бурных политических выступлений масс. Все они пережили революции, военные перевороты, межгосударственные войны или вооруженные гражданские конфликты. Было очевидно, что и будущие, назревавшие перемены могут носить насильственный характер. Страны Востока вступили в третье тысячелетие в обстановке повышенной конфликтности и неопределенности, процесс их вхождения в мировое сообщество был далек от завершения и, как показало начало XXI в., столкнулся с новыми, серьезными вызовами[33].
Глава 2
Особенности и закономерности экономической эволюции развивающихся стран
В.А. Яшкин, Г.К. Широков
Глубокие сдвиги в системе мировых общественных отношений, последовавшие за Второй мировой войной, кардинально изменили положение развивающихся стран, и в первую очередь государств Востока (Азии и Северной Африки). Прежде всего, необходимо отметить крушение колониальной системы, которое было вызвано рядом факторов. Во-первых, на новом витке развития производительных сил Запада роль колоний в экономическом и социально-экономическом воспроизводстве крупных держав постепенно сокращалась из-за рассогласования динамик отраслевой структуры экономик. Об этом, в частности, свидетельствовало относительное уменьшение колониальных доходов, начавшееся еще в межвоенный период. Во-вторых, изменился состав и характер правящих элит в развитых странах. Новые элиты, связанные с более прогрессивными производительными силами, оказались мало заинтересованными в поддержании колониальной эксплуатации, особенно в ее прежних формах. В-третьих, в развале этой системы были заинтересованы «внесистемные» США и СССР, так как ее существование препятствовало использованию их военно-политического потенциала. В-четвертых, возникновение после Второй мировой войны двух противостоявших друг другу военно-политических блоков, пытавшихся усилить свое влияние за счет стран «третьего мира», привело к тому, что были резко ограничены возможности применения силовых методов для удержания колоний, не говоря уже об их захвате. Относительно же национально-освободительного движения можно сказать, что оно в большинстве случаев сыграло лишь роль катализатора при развале колониальной системы на общем фоне уменьшения воспроизводственного и политического значения колоний.
Наряду с колониями рухнула и система так называемых косвенно управляемых территорий. Как известно, в зависимости от масштабов наличия природных ресурсов, степени сопротивления покоряемых народов, остроты противоречий с другими колониальными державами и прочих факторов метрополии либо вводили прямое управление захваченными территориями, либо сохраняли их формальную независимость. При этом местный правитель сохранял свободу проведения внутренней политики при полном контроле метрополии над внешней (включая внешнеэкономическую). В целом на