Наместник выругался — он несколько раз отписал царю, доверием которого пользовался, о тех чудовищных просчетах, что допустили за год до войны два министра — финансов и военный, да управляющий морским ведомством. Да что там — Алексеев был уверен в прямом злоумышлении, вот только свои мысли не «прицепишь», нужны реальные и веские доказательства. Но генерал Куропаткин уже мертв — его застрелил великий князь Борис Владимирович, которого объявили помешавшимся и быстро «сплавили» на лечение. История мутная, понятно что молодого человека и пожилого генерала натравили друг на друга, спровоцировав на кровопролитие — как правильно говорят в таких случаях французы — «cherchez la femme» — «ищите женщину». К сожалению, и сама княгиня, ставшая инициатором ссоры, ничего не успела сказать — ее нашли мертвой. Именно отравленной — все признаки свидетельствовали, что она по незнанию выпила яд, не совершала самоубийства. Кто-то подсыпал быстродействующую отраву в чашку — вот женщина и напилась такого «чая», что умерла раньше, чем ее успели допросить отправленные адмиралом доверенные жандармы.
— Ничего, со временем разберусь, кто у меня тут «мутить» вздумал. И обойдусь без суда — прикопают где-нибудь, и всего дел…
В голосе наместника явственно прорезалась угроза — в Маньчжурии он не только чувствовал себя правителем, он таковым везде был, а отнюдь не местные китайские власти, что во всем ему подчинялись. Вернее, маньчжурские, потому что триста лет тому назад именно они завоевали «Поднебесную», установив свое господство. И правили поныне, хотя собственно китайцы ненавидели их правящую династию, которую сейчас возглавляла вдовствующая императрица Цыси. Единственное, где всевластье наместника было серьезно ограничено, так это непосредственно русские области и достаточно узкая «полоса отчуждения» КВЖД и ее южно-маньчжурской ветки.
— Пора наступать, тут не Троя, чтобы на здешних сопках не то, что десять лет, десять месяцев сидеть. Семи недель вполне хватило. Армия пополнилась и силы у нас сейчас больше, чем у неприятеля.
Наместник встал напротив карты, внимательно рассматривая нанесенные на нее значки, в которых угадывались пехотные и конные полки, артиллерийские дивизионы, саперные батальоны. Их сейчас много, очень много — целые россыпи, под началом более чем трехсоттысячная группировка. Каждый день приходили эшелоны с пополнением, вполне надежным и физически здоровым — теперь запасных старше тридцати лет не отправляли, да и то, исключительно «охотников». Но больше всего шло кадровых нижних чинов и офицеров — с каждого из полков отправляли по одной роте, причем исключительно первых по номеру, «государевых», их пополняли за счет других рот, и ответственным за это являлся лично командир полка. От дивизии направлялся сводный батальон усиленного состава — свыше тысячи двухсот нижних чинов и офицеров, возглавляемый лучшим из подполковников. И за весь период кампании, согласно царскому приказу, именно «донорская» дивизия отвечала за своевременное пополнение и обеспечение этих «экспедиционных» батальонов. Хотя поначалу командиры полков и начальники дивизий попробовали привычно «сплавить» негодный элемент — и Алексеев разъярился, его эти «куропаткинские экзерсисы» давно приводили в бешенство. Отписал императору, требуя примерно наказать нерадивых служак, и к вящему удивлению, к нему прислушались. Виновные в таком «подходе» генералы и полковники получили «высочайшее неудовольствие», с объявлением по округам, после чего оставалось или стреляться, либо с позором уходить в отставку. Как отрезало — теперь действительно стали отправлять лучших из лучших, нижних чинов, что отслужили не меньше двух лет и примерно аттестованных. Заодно направили в действующую армию добрую половину выпущенных из училищ подпоручиков — убыль в субалтернах была с лихвою восполнена во всех ротах, и даже превышен штатный состав, доведенный до четырех-пяти офицеров. Пополнения продолжали поступать, поток только начал набирать силу — к зиме армия потихоньку станет полумиллионной.
Пока же приходилось рассчитывать на то, что есть — но главным делом Алексеев посчитал убрать из рядов армии обремененных годами и семьями «бородачей», которыми буквально «набили» четвертые батальоны во всех полках, и тут же вывели из состава дивизий, распределив гарнизонами во всех значимых городах Маньчжурии и Приморья. Вообще-то лучше было бы отправить их по домам — только зря хлеб ели да жалование получали, но эта мера произвела бы на солдат молодых возрастов нехорошее впечатление. Зато теперь можно было все «очищенные» дивизии сосредоточить на фронте, для нанесения сокрушительного удара по неприятелю.
Сделать это было крайне затруднительно — японцы окопались по гребням сопок, и выбить с них неприятеля теперь являлось главной задачей. Но раз штурм чреват большими потерями, то надлежит просто совершить глубокий охват флангов противника, благо теперь пехотные дивизии стали гораздо подвижней из-за уменьшения численности солдат в полках (12 батальонов вместо 16-ти), и привлечением китайских носильщиков, из расчета по тысяче кули на каждую бригаду инфантерии и артиллерии. Да и сами дивизии теперь в целом соответствовали по штатам японским соединениям, имея в составе на четверть превосходство в артиллерии и кавалерии. Дело в том, что количество артиллерийских дивизионов удвоилось — восьми орудийные батареи были сочтены слишком громоздкими на поле боя, особенно из-за сильно пересеченной местности, на которой быстрый маневр часто исключался. То же самое произошло с казачьими полками — из двух полков просто сформировали третий, все из четырех сотен. «Лишние» полки передали по пехотным и стрелковым дивизиям, распределив по одному на каждую. Также было и в японских дивизиях — там войсковая конница представляла полк по три эскадрона в каждом. Так что у противника не грех было поучится, а по опыту пограничной стражи КВЖД решили сформировать при каждой дивизии отдельные егерский батальон, по примеру тех «охотничьих команд», что имелись в сибирских стрелковых полках.
Реорганизацию армии старались провести как можно быстрее, пользуясь затишьем на фронте — русские и японцы спешно восполняли потери, приводили обескровленные части в порядок. Причем, неприятель теперь все делал гораздо медленнее, чем раньше — теперь дивизии маршала Ойямы имели серьезные перебои в снабжении, которое теперь шло обозами от реки Ялу. Ведь порт Инкоу был фактически уничтожен пожаром и затопленными в реке кораблями, а Дальний стал главной базой Тихоокеанского флота…
Глава 4
— Anything that can go wrong will go wrong, — достаточно громко произнес на английском языке Матусевич, как любой моряк, хорошо знавший эту речь, но сейчас даже нисколько не удивившийся тому, откуда взялись слова, которые он машинально произнес.
— «Если есть вероятность того, что какая-нибудь неприятность может случиться, то она обязательно произойдет».