Прежде чем отправиться в путь, Тейлор зашел попрощаться с Аделиной.
— Дай-ка я на тебя посмотрю, — воскликнула Аделина, оценивая его по достоинству. — Ты уже похож на адвоката.
— А вы не торопите события? Мне сначала придется пойти в колледж на юридический факультет.
— Трудно представить, что маленький оборванец, который когда-то проник ко мне в дом, собирается посвятить свою жизнь юриспруденции.
— Всем этим я обязан вам, — с выражением признательности сказал Тейлор.
На лице Аделины появился испуганный взгляд.
— О чем ты говоришь?
— Если бы вы не проводили со мной так много времени и не рассказывали о головорезах и гангстерах, то я, возможно, стал рыбаком, как Эрни или водопроводчиком, как Тео.
— Тогда я рада, что хорошо повлияла на тебя, — сказала старуха с шаловливым огоньком в глазах. — Ты мне как внук, самый близкий человек.
Такое признание вызвало бы слезы у любой женщины, но не у Аделины. Она была крепким орешком.
* * *
Во время учебы Тейлор регулярно получал от старухи письма. В отличие от матери она не сообщала ему о последних сплетнях в Пуритан Фоллс. В своей переписке она потчевала студента рассказами о незаконной торговле спиртными напитками, сухом законе, продажных политиках, вооруженных мафиози и увешанных бриллиантами подружках гангстеров. Как ни удивительно, Тейлор поддерживал переписку. Благодаря стипендии, назначенной клубом «Ротари»[1] Пуритан Фоллс, ему не пришлось подрабатывать, чтобы окончить школу.
— Мне всегда хотелось спросить, — написал он незадолго до окончания колледжа и поступления на юридический факультет, — а чем вы занимались в молодости? Как вы обеспечивали себя?
Ответ заставил его удивиться.
— Как я обеспечивала себя? — отвечала старуха. — Я была просто тупая блондинка. Из меня получилась привлекательная пустышка. Таким образом я достигала всего, что хотела. В те годы в Чикаго я работала официанткой, гардеробщицей в ресторане, танцовщицей в кордебалете, горничной и занималась многими другими делами. Платили немного, но все восполнялось чаевыми и доплатами к заработку.
Тейлор засмеялся, когда прочитал это письмо. Ему трудно было представить восьмидесятилетнюю старуху в короткой юбке, кофточке с глубоким вырезом и в шелковых чулках.
* * *
Прошло еще десять лет, прежде чем Тейлор вернулся домой в Пуритан Фоллс. Разочарованный молодой человек мало чем напоминал того студента-идеалиста, который раньше уехал из города. Наевшись у матери блюда из тушеного мяса, он побрел по Плимут-стрит к океану и дому на Атлантик-авеню. Молодой человек позвонил в колокольчик и, ожидая ответа Аделины, вспомнил то время, когда забрался в дом через кухонное окно.
Женщина, открывшая дверь, выглядела еще старше и слабее.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он после нежного объятия.
— Все так же. Пока эти чертовы доктора поддерживают старую рухлядь. Но не будем говорить обо мне. Как ты? Какая жизнь в Вашингтоне?
— Не такая уж и хорошая, как я надеялся.
— Почему с тобой не пришла жена? Мне так хотелось с ней познакомиться.
По лицу Тейлора проскользнула боль.
— У нее есть любовник. Когда я это узнал, то стал угрожать разводом. Она рассмеялась мне в лицо и сказала, что обчистит до нитки.
— Ничего страшного, если она изменила.
— Есть еще кое-что. Она сообщила, что мною заинтересуется служба по внутреннему налогообложению, не говоря уже о министерстве юстиции.
Хриплый смех Аделины напомнил ему о счастливых временах.
— Вот так, мой мальчик! — завопила она. — Не совсем доверяют тебе? Я горжусь тобой.
Когда смех затих, Аделина повернулась к молодому человеку и спросила:
— И что ты теперь намерен делать с женой?
Тейлор пожал плечами.
— На самом деле ничего.
— Разве ты ничему у меня не научился? — с недовольством спросила Аделина. — Не нужно ложиться, как собака, и подбирать все, что тебе бросят. Малыш, забравшийся в мой дом с фотоаппаратом, не сбежал и не поджал хвост.
— У мальчика не было такой жены, как Моника.
— Уж она не хуже моего мужа.
— Что? Вы никогда мне не говорили, что были замужем.
— Это случилось давным-давно.
— Что же с ним стало?
— Я убила его. Непросто же так меня прозвали Ядовитым Плющом.
Тейлор был ошарашен. Аделина не только знает о прозвище, которое ей дали в Пуритан Фоллс, но и признает его.
— Однажды рухнула фондовая биржа, и «сухому закону» пришел конец, легко полученные в Чикаго деньги иссякли. Я все еще была хороша собой, но это не могло продолжаться до бесконечности. И вот я вышла замуж за первого же миллионера, который сделал предложение.
— За миллионера?
— Конечно. Я же играла роль тупой блондинки, но у меня была голова на плечах. Я вышла замуж за очень богатого человека. К сожалению, мое прошлое всплыло. Супруг хотел не только развестись со мной, но и сдать полиции. Я не могла допустить этого и убила его.
— Вы его отравили?
— Яд — для бабулек и мягкотелых трусов. Нет. Я убила его: две пули в голову с дальнего выстрела.
— И вы избежали наказания. — Это было утверждение, а не вопрос.
— Конечно же никто не заподозрил бы в убийстве глупую блондинку, а уж тем более больную старуху.
* * *
Это было в последний раз, когда Тейлор видел Аделину живой. На той же неделе он уехал по делу из Пуритан Фоллс в Пенсильванию, и ему сообщили, что жену убили во время ограбления. Две пули были выпущены в голову с дальнего выстрела. Его супружеские проблемы и неприятности с законом сразу прекратились, и он готов был начать все сначала. Вернувшись из Пенсильвании, где похоронил жену и забрал скромные пожитки, он отправился в Олд-Очард-Бич (штат Мэн) и открыл ресторан морепродуктов.
Тейлор продолжал регулярно получать письма от Аделины, но отвечал на них редко: ему не позволяла совесть. Хотя он и не отводил курок пистолета, но тем не менее чувствовал себя виновным в смерти жены, ибо рассказал Ядовитому Плющу об угрозах Моники.
Когда ему сообщили о смерти старухи, Тейлор сначала почувствовал облегчение. Он и не собирался ехать на похороны в Пуритан Фоллс. Лишь когда ему сказали, что является единственным наследником старухи, он возвратился домой. Тейлор не ожидал многого от того, что Аделина когда-то была замужем за миллионером. Он полагал, что расходы на содержание дома, проживание и оплату медицинских счетов отрицательно сказались на ее финансах но ошибся. В дополнение к дому со всей его мебелью на Атлантик-авеню он унаследовал почти десять миллионов долларов, которые хранились в банковской ячейке в Коппервелле.
Меньшую ценность, но больший интерес представляли дневники