— Надо идти, — соглашаясь, прохрипел Яр, поднимая девушку. — Мы замерзнем здесь.
Тихий кивнул. Каждая мышца, каждая кость протестовали против движения. Но остаться здесь — значит замерзнуть.
Они шли по тайге, обходя непроходимые буреломы и снежные завалы. Ветер выл и бесновался, ощущаясь даже здесь, под защитой вековых деревьев. На ходу передавали друг другу Мирку и снова шли — об остановке и отдыхе не могло быть и речи. Стоит чуть-чуть дать себе слабину и люди не смогут заставить себя двигаться дальше. В голове Тихого крутились какие-то бессвязные мысли и образы: дирижабль, герб Великого Княжества, лекари, целители, Мирина, мама, Ворон, Федор-Рей и надежда. Это было единственным, что придавало ему сил.
Разрушенный город появился как-то неожиданно. Только что они были в окружении деревьев и вот уже перед ними серая потрескавшаяся стена какого-то здания. В начавшихся сгущаться сумерках городские руины выглядели жутко. Но для выбившихся из сил людей они были тем самым последним прибежищем, дающим надежду на жизнь. В радостном полубреду из нанесенных в развалины ветром веток соорудили небольшой костерок. Только и хватило растопить снег для кипятка и бросить туда сушеное мясо. Еле-еле дождались горячего и в одно мгновение выхлебали скудное варево. Уставшие, они заснули у гаснущего огня, прижавшись друг к другу и сбившись в один комок.
Ночью вьюга стихла. Смолкло протяжное завывание ветра, мечущегося между разрушенными домами. Стас и очнулся от наступившей тишины. Друзья еще спали. В первую очередь проверил Мирину. Хвала Богам — жива!
— Белый! — хотел рявкнуть он, чтобы разбудить спящего друга, но из горла вырвался лишь какой-то едва слышный сип, – Просыпайся! — Тихий потряс товарища за плечо.
Тот встрепенулся, и приоткрыл мутные со сна глаза
— Просыпайся, — прошептал Стас, — Надо идти.
Белый кивнул и со стоном попытался встать. Ноги не слушались, и парню пришлось постоять, покачиваясь, на четвереньках, привыкая к непослушному телу. Тихий тем временем будил Яра с Возглей. И если Яр спустя несколько минут зашевелился, выбираясь из тяжелого, похожего на забытье сна, Возгля никак не хотел просыпаться. Стас приложил руку ко лбу товарища. Так и есть — жар. Еще до одного из их группы добралась проклятая аномалия. Парень, закусив губу, поднялся на ноги и посмотрел на друзей:
— Оставайтесь с ними, — слова с трудом вырывались из опухшего горла. Тихий чувствовал, что и к нему подступает проклятие Заброшенных земель. А значит пока он еще в силах, пока на ногах надо действовать. — Я пойду к стоянке княжеских.
— Я с тобой, — наконец, поднялся на ноги Белый.
— Нет! — мотнул головой Стас, — Оставайтесь, — он показал на лежащих в беспамятстве Мирину и Возглю, — Присмотрите за ними. Плохое тут место.
Белый молчал, исподлобья пристально глядя на Тихого. Яр, не понимая, о чем идет разговор, сидел, откинувшись спиной на стену и крутил головой, пытаясь прийти в себя. Наконец Белый, дернув щекой, выдавил:
— Хорошо.
— Если я не вернусь, уходите. Вы с Яром еще сможете выбраться.
— Ты вернешься.
Стас кивнул и вышел на улицу, тут же провалившись по пояс в снег.
Он брел по заснеженной тайге, бормоча себе под нос детские считалочки. Так было проще.
Раз, два,
Голова;
Три, четыре,
Прицепили;
Пять, шесть,
Сено весь;
Бессмысленные слова отвлекали от боли.
Семь, восемь,
Сено косим;
Девять, десять,
Деньги весить;
Одиннадцать, двенадцать,
На улице бранятся.
Тело, изможденное болезнью, вовсе не ощущало забирающийся под тулуп ледяной ветер.
Девки делят сарафан.
Кому клин, кому стан,
Кому целый сарафан,
Кому пуговки литые,
Кому серьги золотые.
Ему становилось все теплей и теплей. И даже, как будто, с каждым словом, прибавлялось сил. Тихий почувствовал, как его кто-то взял за руку. Он поднял глаза:
— Мама?
— Конечно, мама, сынок, — она улыбалась ему такая родная, такая молодая.
— А ты что в сарафане? Замерзнешь ведь! — его голос наполнился заботой и беспокойством.
— Не замерзну сынок, — улыбнулась ему мама, — А вот ты замерзнешь. Ушел невесть куда. Заблудился. Пойдем, Стасик, я тебя отведу.
— Пойдем, — он доверчиво кивнул и улыбнулся, — Домой?
— Домой, милый,