– Мало кто смог бы принять первого темного ребенка за много столетий, – хмыкнула я.
– Какая разница, какого цвета твоя магия! В первую очередь ты наша дочь. Я так стремилась поменять тебя, сделать правильной, что совершенно забыла спросить, чего хочешь ты. И ты сбежала.
– Просто поняла, что так будет лучше. – Я отвела взгляд. – Для всех нас.
Наклонившись, взяла с тарелки одну из шоколадных конфет, внутри которой оказался чернослив. Откусила кусочек и тут же отложила в сторону. То ли я отвыкла от сладостей, то ли у них изменился вкус. Хотя, наверное, у меня просто расшалились нервы.
– Ты права, – вздохнула матушка и неожиданно призналась: – Только когда ты пропала, я поняла, как сильно портила тебе жизнь.
– Ты не портила, а пыталась мне помочь, – возразила я, испытывая все большую неловкость от разговора.
– Это меня не оправдывает. Что я за мать, если не смогла понять и принять своего ребенка? – Почему-то от ее слов сожаления мне стало еще более неловко и душно. Неуверенно улыбнувшись, я слегка оттянула ворот пижамы в попытке увеличить приток воздуха. Еще и так некстати загорелось лицо. – Но я хочу сказать, мы не забыли тебя и не потеряли. Все эти годы мы с отцом наблюдали за тем, как ты живешь в Свободных землях.
Не скажу, что я сильно удивилась, услышав это.
– Мы очень гордимся тобой, Франческа, – мягко улыбнулась мама.
– Спасибо, – отозвалась я и снова сделала глоток.
Чай почти закончился, и матушка тут же наполнила кружку свежей порцией.
– Чтобы наша беседа была такой же теплой как этой чай, – с улыбкой произнесла она.
Мне оставалось лишь согласно кивнуть.
– Он красивый, – вдруг заметила матушка и пояснила: – Вермонд. Красивый темный маг, сильный, с чарующим блеском в глазах. Неудивительно, что он привлек твое внимание. Плохие парни всегда привлекают.
– Ты так говоришь, как будто сама увлекалась темными, – со смешком отозвалась я.
И уж точно не ожидала, что она смущенно улыбнется и кивнет.
– Так и есть.
– Что? – ахнула я, от неожиданности едва не расплескав чай.
– Это будет наш с тобой маленький секрет. Я никому об этом не рассказывала. – Мама потеребила золотой кулон на груди. – Мне только-только исполнилось восемнадцать. Мой отец, твой дед, принимал послов из Свободных земель. Тогда-то я и познакомилась с одним темным. Он был красив, богат, загадочен и невероятно притягателен. Я едва не потеряла голову.
– Ого, – только и смогла произнести я.
Представить маму юной и влюбленной в кого-то кроме отца оказалось сложно. И пусть их брак был договорным, но я знала, что они любили друг друга и уважали. Поэтому новость об увлечении мамы другим мужчиной сильно удивила.
– У него была такая улыбка, – мечтательно продолжила она. Ее взор затуманился, возвращаясь в далекое прошлое. – От нее у меня дрожали колени и сбивалось дыхание. А голос пробирал до мурашек. – Заметив мой удивленный взгляд, мама смущенно хихикнула. – Не ожидала?
– Нет, – призналась я.
– Вот так вот. Моя первая любовь. Но я достаточно быстро поняла, что наши отношения невозможны. А потом твой дед договорился о моем браке с твоим отцом. Породниться с родом Морентонов было невероятно почетно.
Мне почудилось или в ее голосе промелькнула нотка сожаления?
– А тот темный?
– Вернулся в Свободные земли. Женился, завел детей. У него все прекрасно.
– Ты не жалела? – осторожно поинтересовалась я.
– Нет. У меня есть все, о чем только можно мечтать: дом, достаток, прекрасный муж и чудесные дети. Порой кажется, что долг – это бремя, которое невозможно вынести, что весь мир против тебя, но потом… проходит время и понимаешь, что все сложилось как нельзя лучше.
А теперь в ее словах прозвучал намек на сложившуюся ситуацию?
– Не думаю, что это мой вариант.
– Конечно-конечно, – поспешно согласилась мама, – я ведь рассказывала о себе. Так ты точно решила выйти замуж за Вермонда?
– Он темный, я темная, мы любим друг друга, и между нами нет никаких преград.
– Если не считать брачной вязи на твоей руке, – тихо напомнила она, кивнув на мое запястье.
Я тут же поправила рукав пижамы, пряча ненавистную золотую метку.
– Это недоразумение, которое мы обязательно решим.
– Разумеется, – кивнула она и быстро отвела взгляд.
В комнате становилось все теплее. Я в два глотка допила чай, но он так и не сумел утолить жажду. Наоборот, в горле пересохло еще сильнее. И еще этот странный привкус…
– Мам? – Я в упор уставилась на нее. Родительница сидела напротив, но ее фигура неожиданно раздвоилась и подернулась пеленой. – Ты что… опоила меня?
– Просто приготовила свой чай. Я немного усовершенствовала его… для темных.
С трудом поднявшись, я зашаталась и схватилась за спинку кресла в стремлении удержать равновесие. Голова закружилась, вновь стало трудно дышать.
– З-зачем?
– Когда-нибудь ты поймешь меня… есть обстоятельства, которые не зависят от нас.
Голос звучал глухо и невнятно. Голова гудела, и смысл ее фразы дошел до меня не сразу.
«Она ведь не могла? Или могла?.. Выходит, я никогда ее по-настоящему не знала. Глупая, наивная ведьмочка, которая возомнила себе, будто способна всех победить…» – с горечью подумала я, а вслух спросила, с трудом ворочая языком:
– А как же Алфея?
– Она поймет, – поднимаясь, произнесла мама. – И ты поймешь. Нельзя идти против Судьбы.
– Н-нет… Алекс… – Я хотела крикнуть, но с губ сорвался лишь жалкий хрип.
– И он поймет и смирится.
– Н-нет.
Перед глазами плыл туман, голова болела, а от жара нечем было дышать. Я почти не чувствовала свое тело, лишь на голом упрямстве удерживаясь на краешке сознания.
– Прости меня, девочка моя… но так будет лучше.
Это было последнее, что я услышала, прежде чем потерять сознание.
ГЛАВА 12
Бум-бум-бум…
Бом-бум-бам…
Бом-бам-бом…
Грохот в голове был странным и каким-то многогранным что ли. Он то становился громче, то затихал практически до шелеста. А потом снова врывался в сознание, принося жуткую головную боль.
Я застонала.
Вздрогнув от собственного голоса, который вдруг показался слишком громким, я повернулась на другой бок. А после сжалась в комочек, притянув колени к животу и обхватив себя руками.
«Почему мне так плохо?».
К головной боли добавилась тошнота. Еще не сильная, но довольно навязчивая, она поднималась от пищевода и подступала к самому горлу.
Я все никак не могла вспомнить причины своего недомогания. Это точно не могла быть болезнь. От обычной простуды меня никогда так не скручивало. Отравление? Я что-то съела? Но любая попытка вспомнить, что я