Женщина некрасиво приоткрыла рот, а я разозлилась. Да кто дал ему право! Он бы еще на площадь вышел или в газету на первую страницу поместил: Долохов умирает, всем прощаться!
— Господин Гальянов, нам уже пора, — холодно напомнила я. — И знаете, нужно в аптеку заехать. Доктор Пиляев считает, что не так уж все и печально. Отвары, кажется, помогают.
Глава 32. Выставка
— Мари, вы молоды и наивны. Выбросьте из головы ложные надежды.
— О чем это вы?
— Если бы был способ спасти Казимира, он бы непременно им воспользовался. Если уж Мир объявил друзьям о болезни, значит, шансов нет.
Я скрипнула зубами. Конечно, нет! Особенно, если подбрасывать “обратные” артефакты!
— Не мучайте себя. Казимир с вами счастлив, это лучшее, что вы можете сделать.
— Этого недостаточно, — холодно ответила я.
— Зря. Он уйдет, а вы останетесь. И потом похороните себя вместе с ним, верно? Но вряд ли он хотел бы этого. Не влюбляйтесь в него, не нужно. Никому это счастья не принесет.
— Вас забыла спросить, — процедила сквозь зубы я.
— Я не желаю зла ни Миру, ни вам, — упрямо продолжал Гальянов. — Сколько вам, девятнадцать? Самое начало жизни. Мир — дурак и эгоист. Зачем только женился?
Я замолчала угрюмо. Перед ним — оправдываться? Не хочу и не буду. Не его дело — лезть в нашу семью. Сам вон не женат еще, что он может знать о любви?
— Злитесь на меня? Напрасно. Вы так юны и прекраснодушны. Потом поймете. Если сможете Казимира отпустить. Куда вам нужно было, в аптеку?
— Да. В аптеку, — неохотно ответила я. — Не боитесь, что я расскажу Миру о нашем разговоре?
— Нет. Рассказывайте. Я то же самое скажу ему в лицо. Он вас погубит. Уже погубил! И эта выставка… зачем вы поехали? Теперь вы как на ладони.
Я прикусила губу. Слова Гальянова мне были непонятны и обидны. Поехала, потому что захотела! Я сроду нигде не была, кроме Большеграда да Подлески, почему бы мне не поглядеть Север? Когда еще получится выбраться?
И вообще, зачем он мне все это говорит? Уж не жалеет ли, что Казимиру теперь есть кому оставить заводы? Может, Гальянов и сам на них глаз положил, а для того подкинул “другу” артефакт?
— Говорят, вы были влюблены в Ольгу? — спросила я, рассчитывая, что он закончит разговор. Тема-то неудобная, даже неприличная
— Мне она и сейчас нравится, — совершенно спокойно ответил Демид. — Очень красивая девушка, да еще и с характером. Но вы ничуть не хуже, Мари. Даже лучше.
— Это чем же?
— Вы богаче, — и рассмеялся, гад этакий, — и учтите, это вижу не я один. Будьте осторожнее, госпожа Долохова. Вам на выставке проходу не дадут.
Я только отмахнулась, решив, что он завидует, но неожиданно предсказание Гальянова сбылось. Уже на ужине к нам стали подходить знакомцы Казимира, и все они разглядывали меня весьма внимательно. И восхищались — волосами, смелой стрижкой, изяществом фигуры. А уж когда Мир объявил, что я его лучшая художница, поток лести едва не сшиб меня с ног. За один только вечер я получила несколько приглашений на именины, на музыкальный вечер, в театр, на танцевальный раут, на “костер”... Последнее меня озадачило. Оказалось, есть на Севере такое развлечение: мужчины и женщины собираются где-то в парке или лесу, разжигают костер и жарят там мясо. Пью чай, сваренный так же, на костре, ну, и не только чай. Играют в какие-то зимние игры, иногда катаются с горки на санях.
Очень, очень странное времяпрепровождение. И холодное. Вот уж удовольствие — на морозе как зайцы скакать! Казимир на мое бурчание только смеялся и говорил, что я ничего не понимаю в веселье. Должно быть, он прав. Только вот веселиться в кругу малознакомых людей я никогда не умела, мне сначала нужно привыкнуть, приглядеться, научиться доверять.
А Мир совсем другой, не такой, как я. Он, кажется, знал всех вокруг, со всеми дружил, всех помнил: и детей, и стареньких родителей, и незамужних сестриц. Как у него это выходит? На Юге он вел себя иначе. Какой он настоящий?
А на выставке к нам как репей прицепился высокий смуглый мужчина с орлиным носом. Икшарский князь Барги — так он представился. Осушив несколько кубков с вином (приказчик Гальянова охотно подливал ему каждый раз, когда князь требовал, хотя остальным позволял пить не больше половины кубка), Барги куда-то уволок моего супруга. Я же осталась возле витрины с нашими сервизами. Для меня было поставлено удобное кресло.
Народу было много, как аристократов, так и простых горожан. Где-то угощали блинами, где-то давали попробовать колбасы, на столе Гальянова стояли разноцветные кубки с вином. Вино пользовалось особой популярностью, сюда приходили все. Осушив кубок, довольные люди рассматривали нашу витрину с явным удовольствием. Им нравились чашки, они хотели потрогать большой чайник, спрашивали, не напою ли я их чаем. Я только разводила руками — увы и увы. Чаю наливают в другом зале и в посуду попроще.
— Какая тонкая работа, — заметил один из гостей, приблизившись к моей витрине. — Мне нравится этот морской сервиз. Никогда не видел ничего подобного, — и, обратившись ко мне, уточнил. — Работа Долохова, верно?
— Да, это чашки с его фабрики.
Я разглядывала мужчину с доброжелательным любопытством. Он был существенно старше Мира (а может, все дело в короткой бороде и седине в волосах), одет скромно, но держался с достоинством. Коричневый плащ с бобровым воротником выглядел потертым. На руках мужчина держал мальчика лет пяти, что меня особенно умилило. Заботливый отец, сразу видно!
— Марэк, тебе нравится?
Мальчик кивнул и застенчиво спрятал нос в пушистом воротнике.
— А какие тебе больше нравятся? — попыталась я разговорить ребенка. — Синие? Или, может, белые?
— Синие, — шепотом ответил робкий мальчик.
— А хочешь, я тебе такую подарю?
— А можно?
Отец мальчика наблюдал за нами спокойно, не делая ни малейшей попытки вмешаться. Мне это понравилось.
— Иди сюда! — я вытащила из-за витрины ящик с еще одним сервизом. Оба доехали в целости и сохранности, и я была уверена, что Мир не станет ругаться, если я сделаю подарок ребенку. — Выбирай любую.
Мальчик слез с рук отца и обстоятельно оглядел чашки, аккуратно лежащие в