— Собирайся, карета во дворе, — сказала я. — Там Ермол, он тебе поможет вещи уложить в багаж. Казимир очень хотел приехать за тобой лично, но я не позволила. Не хотела тебя смущать.
— И верно, нечего ему наш убогий дом видеть. Пусть думает, что мы приличные люди, а не нищета подзаборная.
Я вспомнила, в каком виде перед ним предстала при знакомстве, и скривилась. Да все он знает уже. Недаром вечно ругал меня за отцовские ботинки!
— Я никуда не поеду! — заорал на улице Ильян.
Я вскочила, намереваясь наподдать ему как следует, но матушка меня остановила неожиданно властным жестом.
— Я с ним поговорю. Отдыхай.
Ушла. Загрохотала чем-то в сенях. Зашуршала в кухне. Забремчала в кладовой.
Спустя час братец заглянул в комнату и, не глядя на меня, буркнул:
— Мы готовые, можно ехать.
Вот как? Быстро же они.
Вещей было мало. Небольшие узлы с тряпками, матушкин рукодельный сундучок да отцовские инструменты.
— Все?
— А что нам еще брать? — грустно спросила мать. — Рваные юбки? Битые горшки? Кому наше старье нужно в большой усадьбе?
Я заглянула в узел с вещами, фыркнула и вернулась в опустевший дом. Достала из шкафа свои старые рисунки, про которые никто не вспомнил. Подержала в руках и положила обратно. Не нужно. Нарисую новые, еще лучше. А вот что я заберу, так это пыльную скатерть, полотенца и наволочки, матушкой вышитые. Да, пожелтевшие, с пятнами, но такие красивые! Может, Устина поможет отстирать. Или… в прачечную самую лучшую отвезу.
— Да зачем ты эту ветошь принесла, — ахнула мать, с трудом разглядев, что у меня в руках. — Сжечь давно пора!
— Мне надо, — отрезала я, помогая ей подняться в карету.
— Надобно с соседями проститься.
— Не надобно.
— Обидятся ведь.
— Их проблемы. Ермол, едем.
И откуда только во мне столько гонору? Но соседей наших я вправду не любила. Когда отец умер, никто нам не помог, не поддержал. Когда мать болела, деревенские лишь спрашивали, не померла ли она. И любопытствовали, уедем мы обратно в город или нет, а то Ждан Хромой избу не строит, хочет нашу занять. Надо думать, теперь займет. Но документы на дом у матери в шкатулке, я видела. Как займет, так и прочь уйдет, если понадобится. Надеюсь, что я сюда не вернусь.
Уже на полпути я обнаружила две вещи. Во-первых, я забыла шляпку. Темно-зеленую, с петушиным пером. Возвращаться за ней бессмысленно, ее уже утащили, не найдем. А во-вторых, под скамейкою обнаружилась кошка. Одна из соседских мышеловок. Спряталась, хитрюга, и молчала, пока мы уже далече не отъехали. Красивая, кстати, кошка. Молодая, гладкая. Сама белая, а пятна рыжие и серые. Мы долго не могли понять, откуда слышно мяуканье, а когда обнаружили внезапного пассажира, даже растерялись.
— Выбросим в поле, — сказал Ермол. — Кошки — животные умные. Найдет дорогу домой как-нибудь. Или не найдет.
— Пропадет! — возразила мать. — Хорошая кошка, ласковая. Я ее часто кормила.
— Выкиньте и дело с концом, — буркнул Ильян. — Что, у Долохова своих кошек нет?
— Нет, — подумав, сказала я. — Не видела. Так ведь, Ермол?
— Нету. Ни кошек, ни собак, — подтвердил кучер. — Это потому, что Оленька Федотовна от животных чихает и плачет.
— А Казимир?
— А он любит зверей. У него пес был… Пришлось его отдать Озеровым.
— А теперь и кошка будет, — решила я. — Надеюсь, не откажет.
Я видела, как мать вцепилась в несчастного зверька. Как заблестели ее глаза. Как на губах расцвела неуверенная улыбка… Кошка так кошка, я люблю кошек. А все маме не так одиноко по началу будет.
— Так мы скажем, что это ваша кошка, — хмыкнул Ермол. — Имя только придумайте.
Совет был хорош. Всю дорогу спорили и перебирали имена.
— Мышка! — наконец, решила мать.
— Но она же кошка…
— Поэтому и будет Мышкой.
Я вздохнула. А ведь отец говорил, что я вся в мать уродилась. Неужели я такая же блаженная?
Глава 16. Знакомство
Казимир встречал нас на крыльце, как и положено радушному хозяину. Приоделся по такому случаю в светлые шерстяные брюки, белую рубашку и парчовый жилет. Надо же, я и не знала, что он бывает таким вот строгим и важным!
Подал руку, помогая выйти мне из кареты. Оглядел с ног до головы, но отсутствие шляпки никак не прокомментировал. Потом и матушку мою поддержал.
— Позвольте представиться, Казимир Долохов. Зовите меня просто по имени. Признаться, я думал, что вы старше.
Матушка подслеповато прищурилась и вдруг улыбнулась, а я, давно не видевшая ее при свете дня да в добром настроении, удивилась. Почему я не замечала, что она выглядит так свежо?
— Голубчик Казимир, это все деревенский воздух. Я долго болела, но теперь иду на поправку, и мне приятны ваши добрые слова, хоть они и несколько приукрашивают действительность.
И снова я покачала головою: вон она как умеет, оказывается. А и верно, матушка была женщиной тонкого воспитания. С раннего детства в нашем доме пользовались салфетками, вилками и ножами, на столе всегда лежала свежая скатерть, а в кармане — белоснежные носовые платки. Это уже потом, в деревне, мы с братом позабыли о манерах.
— Матушка моя, Шелена Григорьевна, — представила я родительницу. — А это брат Ильян.
— Зрасти.
В голосе Ильяна никакого уважения не ощущалось.
— А это… — с тихим восхищение выдохнул Казимир. — Еще один гость?
И подхватил на руки изящно выпрыгнувшую из кареты кошку.
— Ага. Наша кошка по имени Мышка.
— Видимо, ты имя придумывала?
— Нет, матушка.
— Забавно. В вашей семье все дамы — красавицы. Что же, прошу в дом. Госпожа Шелена, вам приготовлена спальня на втором этаже, но если вы пожелаете, можете выбрать любую комнату.
— Голубчик Казимир, а нет ли спальни внизу? — мать, цепко ухватившись за мой локоть, двигалась вполне уверенно. — Видите ли, я почти слепа, мне не