Я рот сразу и захлопнула. Верно говорят: промолчи вовремя — умнее покажешься. Надобно мне об этом вспоминать почаще.
Господа пили чай в гостиной и тихо о чем-то беседовали. Увидев меня, заулыбались и жестом пригласили присоединиться. Ну уж нет, кто я и кто эти важные княжичи? Как бы не оскорбить их хрупкое достоинство неуместным поведением.
— Казимир Федотович вас ожидает, — торжественно объявила я.
— Подождет, — махнул ватрушкой Синегорский. — Раз доселе не преставился, то еще полчаса потерпит. Чай славный у вас. Где покупаете?
Я сначала хотела возмутиться на это его “подождет”, потом вспомнила, что буквально минуту назад пообещала себе поменьше раскрывать рот, и только зубами скрипнула.
— Не ведаю. Спросите у Усти.
— Так спрашивал. Она сказала, что всегда Ольга такими деликатными покупками заведовала. А теперь, стало быть, некому.
— Ну почему некому, — вздохнула я. — Есть кому. Я буду заниматься, значит.
Лекари весело переглянулись и кивнули. Озеров почему-то сказал:
— Ты прав был. Я проспорил. Будет тебе новый инструмент.
— Так дело же ясное, уж поверь. Я тебя опытнее буду.
Не поняла я, о чем они, ну и не нужно, значит. Ерунду какую-то обсуждают, пока Хозяин там сверху без сил лежит, что за люди, право слово! Кто им патент вообще выдал? Хотя о чем я, знамо дело, сам князь Озеров и выписал. А что, хорошо в такой семье родиться. Никаких проблем ни с работою, ни с деньгами.
Встала возле дверей, с укоризною провожая каждый кусок ватрушки, исчезающий во рту ненасытных княжичей, и вздыхала до тех пор, пока Синегорский раздраженно не звякнул чашкой.
— Маруш, тебя когда-нибудь пороли?
— Не доводилось.
— А зря. Надо бы. До чего ж ты противный!
— Оставь его, — фыркнул Озеров. — Он за Казимира волнуется.
И почему-то мне подмигнул. Вот ведь чудные люди!
Как бы то ни было, своего я добилась. Лекари отставили чашки и поднялись. Я поплелась за ними следом, но дверь захлопнулась перед моим носом.
— И не вздумай подслушивать!
Я попыталась заглянуть в замочную скважину и едва успела отпрянуть, когда Синегорский выглянул в коридор.
— Кому сказано? Вон пошел.
Обидевшись, я спустилась в гостиную и утащила с блюда теплую еще ватрушку. Села на окно, ногами болтая и вздыхая. Не доверяют. И кому? Мне! Да я… да я на все готова, чтобы Хозяину лучше стало! И вовсе даже не из-за денег. А просто мы с ним подружились уже. И пусть он меня дюже старше, в отцы, верно, годится. Разве для настоящей дружбы это препятствие?
***
Спустились лекари не скоро, и лица их были сердиты. Сели на диван, молча налили себе чаю. Ухватили по ватрушке. Я испуганно глядела на них и молчала. Вопросы задавать как-то расхотелось. А ведь видела, как Долохову стало дурно на карьере! И все равно не верила!
— В общем, так, Маруш, — вздохнув, заговорил Синегорский. — Марк прав был. Дела поганые. Казимир сказал, чтобы мы от тебя ничего не скрывали, мы и не будем. Если он себя побережет, то протянет до будущего лета, а то и до осени. А если нет, то любой приступ может стать последним.
— Волноваться ему совсем нельзя, — добавил Озеров. — И непременно пить укрепляющие отвары. Каждый день. Будь тут Ольга, она бы проследила. Но теперь придется тебе. Ты вроде ответственный.
— Я прослежу, — гулко сглотнула я. — А что, совсем ничего сделать нельзя? Вы же лекари! Целители!
— Но не волшебники, — пожал плечами Озеров.
Синегорский опустил глаза и кинул в остывший чай еще два куска сахара.
— Значит, есть способ, — тихо сказала я. — Вижу же, что есть!
— Операция, — не поднимая глаз, сказал Синегорский. — Но…
— Но?
— Мы ее никогда не делали. И Марк тоже. На Юге такое не практикуется.
— Значит, нужно привезти целителя с Севера! — воскликнула я.
— Шансов все равно немного. Мы, возможно, и сами могли бы… В шесть-то рук. Чай не дураки и Университет все закончили. Но видишь ли, он ведь может умереть прямо во время операции.
— Как будто он без нее не умрет! — поджала губы я. — Сколько процентов на благоприятный исход даете?
— Десять… пятнадцать, если Марк поможет, — поднял темные глаза княжич. Второй лекарь кивнул молча.
— Ноль против пятнадцати, — протянула я. — Дайте-ка подумать, что лучше?..
— Не согласится Казимир, — сумрачно вздохнул Озеров. — Марк ему уже несколько раз предлагал. Если б раньше согласился, то шансов было бы больше.
Я сникла. Да, Долохов упрям, и его можно понять. Я бы, наверное, тоже не согласилась. Страшно это — когда тебя заживо режут. Да еще сердце, наверное, достают.
— А что делать-то нужно? — тихо спросила у невеселых докторов.
— Вскрыть грудную клетку и поглядеть, где там дырка. Если получится — зарастить. Мы — хорошие целители, сильные. Возможно…
Он снова замолчал, а я налила себе чаю и села рядом.
— Еще способы есть? Если лекарь всегда рядом будет, то что?
— Как минимум, купирует очередной приступ. Но сердце может и во сне остановиться, и, простите, в уборной. Рано или поздно оно не выдержит.
— А Ольга знает? Ольге сказали? — спохватилась я.
— Нет. Казимир просил раньше времени ее не тревожить. Тем более сейчас.
Я кивнула: это было справедливо. От Ольги больше шуму будет, чем проку. Прилетит, начнет командовать, суетиться. Казимир разозлится, будет орать… и помрет еще до лета. Нет, не стоит сестре говорить пока. К тому же она наслаждается супружеством. Пусть мэтр Пиляев с ней дело имеет, а не я.
— Вот что, Маруш, я тебе оставлю рецепты. Съездишь в город, в аптеку. Как отвары делать, знаешь? Не кипятить, а на водяной бане.
— Знаю, матушке так и делал.
— Чудно. Завтра кто-нибудь из нас приедет. Если получится… поговори с ним про операцию еще раз, ладно?
Я только губы скривила. Как же, так меня Хозяин и послушал!
Лекари ушли. Устина, снова вздыхая, убрала со стола и напомнила про обещанного кролика. Я проведала Казимира — он спал. Точно спал, грудь мерно вдымалась и борода подрагивала. Не стала его тревожить, ушла в кабинет. Взяла из стола бумагу и карандаши и принялась рисовать новые узоры. Хотелось чего-то яркого, чтобы с позолотой. И без