А наутро Казимир Федотович изволил меня огорошить.
— А с чего ты взял, Маруш, что у тебя выходной? — удивленно спросил он, разбудив меня стуком в дверь на рассвете. — Я сказал, что на завод не поедешь. Так я тебе другое дело найду.
— Так матушка же, — заикнулась я.
— Верно. Но не буду же я Ермола только ради твоей матушки гонять? Сейчас быстро кофий пей и поезжай. Домой заедешь, посмотришь, что к чему там — и в Большеград.
— Чего? — поперхнулась вареным яйцом я.
Завтракали мы с ним вдвоем прямо на кухне. Сестрица его Ольга еще изволила почивать. А мне же и лучше, побаиваюсь я эту барышню. Как взглянет строго, так у меня мурашки по спине.
— В Большеград письма отвезешь на почтамт. Потом в Университет заедешь, дам тебе список книг. Да спроси, нашли ли они мне грамотного инженера, я давно просил. И будь человеком, заедь в обувную лавку. Купи новые ботинки, на эти смотреть тошно. Словно ты мне не помощник, а оборванец какой-то.
— А я вам помощник? — донельзя изумилась я.
— С этого утра — он самый. Парень ты толковый, старательный. Будешь мои поручения выполнять.
— А эскизы как же? — расстроилась я.
— Не переживай, я тебе продыху не дам. И рисовать успеешь тоже.
Я кивнула неуверенно, размышляя, что Большеград знаю скверно, а с людьми чужими и вовсе разговаривать не слишком умею. Это я к Казимиру Федотовичу быстро привыкла, потому как он человек незлобливый, ко всем с терпением, а в Университет ехать… Ну что ж, со мною Ермол будет, чай не заблужусь.
— Вот тебе деньги на расходы и еда в дорогу. Если не успеешь — в городе переночуй, — наставлял меня Долохов. — Если непогода — не торопись. Угробишь мне бричку или кучера, прибью. Нет, из жалования вычту, и будешь пару лет работать за кусок хлеба.
— А лошадь, стало быть, можно? — фыркнула я. — Не серчайте, я шучу. Все сделаю в лучшем виде.
— По деньгам потом жду строгий отчет.
— Обижаете, Казимир Федотович! — надулась я. — Я не вор!
— Деньги счет любят, Маруш, запомни это, иначе так и будешь до конца дней отцовские ботинки донашивать.
Я кивнула: что есть, то есть. В этом, Хозяин, конечно, прав. Подхватила каравай хлеба, горшок со сметаной да половинку вчерашней жареной курицы и поскакала во двор Ермола ждать.
Доехали быстро. Я даже выспаться в дороге не успела. С матушкой все было хорошо, травы Ильян заварил вовремя. Мне родные обрадовались, признавшись, что встревожились не на шутку, когда я ночевать не пришла. Сказали, что Ильян уж на фабрику бежать собирался меня искать. Я объяснила, что теперь частенько пропадать буду. Хозяин мне доверяет письма разносить и прочие важные поручения выполнять. Все лучше, чем в мастерской красками дышать.
Братец тут же заявил, что и он мог бы — делов-то, конверты в почтовый ящик бросать, но я строго напомнила, что он еще мал. Его дела — избу вымыть и щели под окнами соломою заткнуть, вернусь — проверю. А коли ему скучно, так можно порося завести или курей. Тогда точно времени на нытье глупое не останется. Ильян тут же пропал. Вот был мальчишка — и нет его! Чудо великое сие есть!
На самом деле ему хотя бы было куда сбежать. Он дружил с местными мальчишками, то на рыбалку, то в лес с ними ходил, то яблоки воровать. Я вот с деревенскими сдружиться не смогла. Во-первых, девки тут неграмотные, но дюже болтливые. И разговоры у них только о парнях да о скотине. Мне скучно с ними. А во-вторых, только разговорами дело не оканчивается. Эти самые парни вечно крутятся рядом, норовят за косу дернуть да к забору прижать. Мне такое без надобности. Одного такого я поленом приложила еще при живом отце, а отец, узнав, добавил. С тех пор меня перестали на гулянки и посиделки звать, а я и радовалась. Матушка, кажется, раньше беседы с соседями вела, но в день, когда отец погиб, в ней что-то погасло.
Впрочем, и отцовы соработники мигом про нас позабыли. Никто нам не помогал, считая чужаками пришлыми. Ах нет, избу выкупить хотели, уверенные, что мы, белоручки, в город вернемся. Мы бы и вернулись, матушка, когда немного в себя пришла, стала свою родню поминать. Да только заболела потом…
Словом, деревенских я не любила. Но за звонкую монету тетка Марфа приносила теперь молоко, яйца, а когда и горшок с супом.
Я поцеловала в лоб матушку, гостинцы на стол выложила (курицу жареную, сметану да половинку каравая) и дальше поехала.
Вот такая жизнь мне нравилась! Ермол — мужик солидный и молчаливый. Меня от разговорами не донимал, правил осторожно, сильно не гнал. Я успела и выспаться, и по сторонам поглазеть, и обдумать свое новое положение, найдя в нем множество преимуществ.
Например, как же славно, что мне велено к Пиляеву заехать! Заодно попрошу, чтобы он матушку еще раз поглядел. Да и травы у меня заканчивались.
Мэтра мы нашли не сразу, дом его был пуст. Поспрашивали у соседей, узнали, что обедает доктор в “Хромом петухе”, туда и отправились. Пока ждали, успели и перекусить, и в новую прачечную забежать. Мне молодая хозяйка рубаху почистила и портки, и я мигом ощутила, что выгляжу почти приличным человеком. Еще я успела матери с братом пряников медовых купить, а там и доктор появился. Мне он, кажется, даже обрадовался, настоял, чтобы я с ним пообедала, долго спрашивал о здоровье матушки и остался доволен.
Какой приятный человек этот доктор! Вот бы все мои знакомцы такими добрыми были!
Получив от мэтра Пиляева два мешочка с травами, я велела Ермолу ехать к зданию почты. Вот там случилась неувязка. Письма мои, оказывается, не были оплачены, а денег на все у меня не хватило. Мне же еще ботинки купить велено! Я долго ругалась с тамошним начальником, напоминая, что Долохов — господин солидный и обманывать не будет, нет ему в том прибытка, один позор. Отправьте ему счет и всего делов! Он в банке вам потом