Акушерка послушала сердцебиение, нахмурилась и позвонила в кабинет узи.
«Мне очень жаль…» — сказал врач.
Это были уже почти настоящие роды — с капельницей, схватками, потугами. Только я знала, что рожаю мертвого младенца.
Потом я еще месяц лежала в больнице, в другом отделении: пошли какие-то осложнения. Мне было все равно. Провалилась в такую яму отчаяния, из которой никак не могла выбраться. Врачи все так же твердили про «гормональный дисбаланс» и больше уже ничего не обещали. Предлагали суррогатное материнство или усыновление, но Мишка уперся, как баран.
— Миш, ну почему нет? — у меня не было сил ни удивляться, ни возмущаться. — Ну ладно усыновление, но суррогатное-то почему нет? Это же наш ребенок будет. Моя яйцеклетка, твоя сперма, не от донора. Ну да, дорого, конечно, но мы можем себе это позволить.
Однако объяснить он ничего так и не смог. Просто «нет» — и все.
Когда я вышла из больницы, отец подарил мне щенка — карликовую таксу. Я назвала ее Лорой и возилась с ней как с ребенком. Мишка однажды ляпнул что-то про материнский инстинкт и едва успел отскочить. Это было мгновение ничем не замутненной ненависти, и я реально могла его убить. Мы не разговаривали недели две и спали в разных комнатах.
В школе ситуация сложилась непростая. Когда меня последний раз укладывали на сохранение, сказали, что из больницы я до родов уже не выйду. То есть — при удачном исходе, конечно, — сразу в декрет. Поскольку учебный год только начался, мне подыскали замену. И вот такой вдруг пердюмонокль. Может, Валерия и взяла бы меня обратно, но я даже проситься не стала. Нашла другую школу в нашем районе, где остро не хватало биолога-почасовика. Классное я бы сейчас не потянула.
Полгода прошло в каком-то полусне. Я вела свои уроки, гуляла с Лоркой, вылизывала квартиру, тоннами читала слезливые бабские романы. Во всем этом был только один плюс: мы стали предохраняться, и я уже не думала о беременности. Хотя секс стал… таким, наверно, и бывает рутинный супружеский секс на пятом году брака. Четыре неудачные попытки завести ребенка затоптали весь огонь, который был между нами. Остался лишь слабенький огонек, и его хватало лишь на то, чтобы не замерзнуть.
Однако Мишка, походу, не смирился. Через полгода спросил осторожно: а может, все-таки поискать хорошего врача?
— Миша, не начинай! — мгновенно завелась я. — Хороший врач за меня не родит. И ты тоже. Или думаешь, что выкидыш — это как в туалет сходить? Сурмаму ты не хочешь. Значит, тему закрыли.
Но это я так думала, что закрыли. А тема была с этим не согласна.
Мишкин день рождения мы отмечали вдвоем, в ресторане. И как-то так всколыхнулось — сначала романтически, потом резко эротически. Так резко, что и до дома не доехали, припарковались в темном переулке.
— Ритка, мы ни разу не трахались в машине, — сказал он, расстегивая на мне брюки. — Давай ради праздника?
— А резинки? — испугалась я.
— Я успею, — пообещал Мишка.
Но… не успел. Не хотелось думать, что специально. Это было бы слишком подло.
Беременность оказалась самой короткой — меньше двух месяцев.
Глава 11
Кеший
Если бы меня попросили обозначить свою жизнь одним словом, я сказал бы: «рутина».
Это была спокойная однообразная жизнь, без взлетов и падений. То есть взлеты были — но только в буквальном смысле, в кабине самолета. И, пожалуй, лишь самый первый из них был по-настоящему счастьем.
Ёхарный бабай, я лечу!!!
Ну да, с инструктором рядом, но неважно.
Потом и это превратилось в рутину. Особенно когда окончил академию, получил корочки и стал штатным пилотом задохлой частной авиакомпании из самого дна списка. Вторым пилотом, разумеется. Дублером.
Это был обычный старт гражданского летчика без связей. Налетать часы, завести эти самые связи. Со временем стать первым в мелкой частной компании. Или вторым в крупной государственной. Потом командиром на внутренних рейсах. Потом на внешних. Круче всего, конечно, правительственный авиаотряд, но об этом и думать не имело смысла. Тем более риск инфаркта там повышался на порядок.
Время шло как-то само по себе, отщелкивая даты в календаре. Две тысячи двадцать второй год — десять лет с тех пор, как я впервые увидел Марго. Восемь лет после окончания школы и три года после окончания академии. Три года как мы с Катькой поженились. После аспирантуры она защитила кандидатскую, осталась в универе преподавать английский. Ну и все прочее — как у всех. Ковид, война…
Жили мы так же рутинно. Каждый сам по себе. Встречались за столом — поесть и обменяться новостями. Ну и в постели. Причем не каждый день, мне часто приходилось ночевать в гостиницах по всей стране. Практически не ссорились — не было смысла и времени. Если и случались какие-то терки, перетирали за переговорами.
О детях вопрос так и не встал. Я был не против ребенка, но Катька не горела, а я не настаивал. Получится случайно — хорошо. Нет — ну и ладно. Но, походу, она следила, чтобы случайности не случилось.
Школьные контакты по-прежнему висели на мне, только теперь вместо группы я вел канал в телеге, нашего и параллельного классов. Ну, вел — это громко сказано. В основном там были какие-то поздравки и редкие новости, иногда кто-то выкладывал старые фотографии. Так, символ того, что мы еще на связи.
С Машкой после ковида почти не виделись, перекидывались иногда сообщениями в сети. Замуж она все-таки не вышла, хотя и собиралась, окончила ординатуру и работала гинекологом в частной клинике. О Марго ничего не писала, а я не спрашивал. Как там по-английски? No news is good news*.
Вся моя жизнь была таким сплошным ноуньюсом. Когда живешь в болоте, кажется, что так будет всегда. Но все изменилось в одно мгновение перед Новым годом.
Ночной рейс в Норильск, снег, ветер, обледенение — хотя до вылета машину капитально пролили. Пошла болтанка, отказал один двигатель, коротнуло электрику. Садились жестко. Обошлось без жертв, хотя и с травмами. Я был пристегнут, но в башку прилетела какая-то сорвавшаяся хрень. Очень так крепенько прилетела — пришлось отмечать праздник