Его не приняли в Союз писателей. Сыграли здесь, конечно, свою роль стереотипы его восприятия отдельными социальными кругами населения как представителя «контркультуры», противостоящей определенным формам культуры, в том числе поэтической и песенной. К концу жизни он уже и не стремился к напечатанию своих стихов.
ВЫСОЦКИЙ. А вы не думаете, что магнитофонные записи – это род литературы теперешней? Ведь если бы были магнитофоны при Александре Сергеевиче Пушкине, то я думаю, что некоторые его стихи были бы только на магнитофонах…
Из интервью с Высоцким:
Вопрос: Человеческие недостатки, к которым вы относитесь снисходительно?
В.В.: Физическая слабость.
Вопрос: А недостаток, который вы не прощаете?
В.В.: Таких много… Жадность. Отсутствие позиции, которое за собой ведет очень много других пороков. Отсутствие твердой позиции у человека, когда он не только сам не знает, чего он хочет в этой жизни, но даже не имеет своего мнения, не может рассудить о предмете, о людях, о смысле жизни – да о чем угодно! – самостоятельно. Когда он повторяет то, что ему когда-то понравилось, чему его научили, и не способен к самостоятельному мышлению.
Вопрос: Что вы цените в мужчинах?
В.В.: Сочетание доброты, силы и ума. Я, когда надписываю фотографии пацанам, обязательно пишу: «Вырасти сильным, умным и добрым».
Вопрос: Что вы цените в женщинах?
В.В.: Ну, скажем так, я бы надписал: «Будь умной, красивой и доброй». Красивой – не обязательно внешне, как вы понимаете.
Вопрос: Какой вопрос вы бы хотели задать самому себе?
В.В.: Сейчас… Я вам скажу… Может, ошибусь… Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Вот какой я хотел бы задать себе вопрос, вернее, знать на него ответ.
Вопрос: Ваше любимое изречение, афоризм?
В.В.: Вени, види, вици – пришел, увидел, победил.
Вопрос: Если бы вы не были Высоцким, кем бы вы хотели быть?
В.В.: Высоцким…
Каким был Высоцкий?
При жизни Высоцкого было много слухов о нем. Лжи, выдумки. Миф и легенда шли как бы вровень, в параллель с его жизнью. Вначале почти не касаясь его, и он как бы отмахивался от этого, посмеивался, писал песни «Про слухи», «Я не люблю, когда мне лезут в душу…» Постепенно этот миф стал существовать уже по своим законам, и иногда даже диктовал ему поступки и реакции. Миф развивался, ширился – и привел его к концу, к краю, за которым бездна…
Как-то, уже после смерти Высоцкого, у меня дома раздался телефонный звонок и очень взволнованный мужской голос: «Не бросайте трубку, я приехал издалека… – я приехал специально к вам… То есть не к вам, а к Высоцкому. Скажите, Высоцкий жил так, как писал?» Я про себя думаю: как можно коротко ответить на этот вопрос. Говорю: «Хорошо, а Толстой и Пушкин жили так, как писали?» – «Ну, это история! Мне интересен Высоцкий». И я ему, может быть, несколько резко: «Если вы для себя найдете ответ на этот вопрос, жил ли Толстой так, как писал, или Пушкин жил так, как писал, – тогда поймете что-то и про Высоцкого». В конце разговора мы уже почти кричали друг на друга. Я ему: «Вы живете, может быть, чужим авторитетом и ищете ответы на свои вопросы на стороне, у авторитетов, а художник, поэт всегда сам себе судья, чуждается влияния авторитетов». Человек в трубке опять свое: «А Высоцкий был хороший или плохой человек?» Тогда я, разозлившись: «Ну, предположим, если бы Высоцкий перестал сейчас с вами разговаривать и бросил трубку, что, он поэтому плохой человек?» Тот даже опешил: «Почему он со мной не стал бы разговаривать?» – «Да я не знаю, в какую бы минуту вы к нему попали…»
Так каким он был? Назовите любую черту характера человека, и я вам скажу, да, таким был и Высоцкий. Но это еще ничего не значит…
Он был многогранный человек.
Все, кто знал Высоцкого, отмечают его готовность прийти на помощь. Но это не значит, что он никогда ни в чем не отказывал. Отказывал – и очень часто, и очень даже обидно отказывал. Но когда дело касалось главных вопросов – здоровья, жилья, чести – на него можно было положиться.
Многие его друзья отмечали у него отсутствие страха, даже какую-то безрассудность, якобы он придерживался девиза: «Жизнь имеет ценность только тогда, когда живешь и ничего не боишься».
Не знаю, может быть, в главном – это и правда, но очень часто, сидя с ним в машине, я кожей чувствовала его страх перед быстрой ездой (хотя ездил всегда быстро и любил быстро ездить). Может быть, этот страх я чувствовала у него только в последние годы, когда он страдал секундными выключениями сознания. В спектаклях после таких моментов он иногда забывал текст, а за рулем – из-за таких секунд выключения – у него часто… были аварии. Он боялся таких моментов и инстинктивно ждал их.
Рассказывает Людмила Абрамова:
…Володя боялся только двух вещей: закрытых пространств и людей в белом. Уколы, например, наводили на него панический ужас. Перед съемками «Хозяина тайги» ему должны были сделать противоэнцефалитный укол – он сбежал. Моей подруге пришлось на другой день ехать с ним в поликлинику и вместе с Валерием Золотухиным держать его. На него было так жалко смотреть, что мы обе рыдали.
А ведь я видела его в ситуациях, когда жизнь его висела на волоске, и знала его абсолютное бесстрашие. Так, на съемках «Интервенции», где он играл революционера-подпольщика, он должен был спрыгивать в зал с балкона высотой в 2,5 метра, но, пробегая по перилам, сорвался в том месте, где высота была около семи. «Снимай!..» – падая, орал он оператору, – и тот снимал…
Он любил опасность. Вернее сказать, его манила опасность.
На первых гастролях в Ленинграде в 1972 году мы жили в гостинице «Октябрьская». Вечером после спектакля я сидела в номере, вдруг в окне показывается Высоцкий и преспокойно спрашивает: «Ты что тут делаешь?» – «Я здесь живу, а ты откуда?» – «Оттуда – туда…» И скрылся… Я жила на третьем этаже. Я выглянула в окно – по узкому карнизу пробирались несколько наших актеров. Потом этот инцидент разбирали на собрании. Одного актера (почему-то одного) за это исключили из театра. Может, это была