Этот очаровательный особняк с художественными залами, резными дверями, позолоченными, словно дворец из "Тысячи и одной ночи"; роскошный сад и романтический парк с аллеями из лип и сосен, где соловьи пели в холодные лунные ночи; те леса вдалеке, такие же богатые жизненными соками, как и очарованием, и плодородные десятины, где колосья росли для радости обильных урожаев, были для её травмированного рассудка как судьи, которые строго указывали на неё, вопрошая:"
"— Мы дали тебе всё, абсолютно всё, чтобы ты могла быть благоразумной по отношению к себе и окружающим, чтобы сделать счастливыми и себя, и их! У тебя была любовь, уважение, процветание, почёт, счастье! Почему же ты оставила нас ради пагубных страстей мира? Разве ты не знала, что в погоне за страстями, которые разжигает блестящее общество, увядают самые чистые стремления души, и чаще всего умирают возможности возродить прошлое, которое было дорого сердцу? Розами были усыпаны цепи, что связывали тебя с нами. Ты сама разрушила их необдуманным своеволием. И как же ты теперь возвращаешься? Потерявшая самоуважение, оскорблённая, униженная, израненная столь мрачными и непоправимыми воспоминаниями в своей совести… Неужели не видишь, что теперь покой, радость и счастье стали невозможны?
Сергей Соколов, князь Вяземский… этот добрый и отеческий супруг, которого ты оставила в его возвышенной миссии облегчения чужих страданий… которого ты променяла на развращённое общество, предпочитающее жить без Бога, без любви и без достоинства. Как ты ещё смеешь жить под его крышей, ты, низкая женщина, а он — честный человек, который предпочёл жить по высшим законам добра, в то время как ты порочила его имя в объятиях нераскаянного удовольствия?…"
Эти размышления, которые её рассудок плёл в лихорадке раскаяния, и которые голосовые связки превращали в слова, с долгим перечислением совершённых безрассудств, произносились криком, среди хрипов, причитаний и слёз. Все страдали, видя страдания Ольги. Сегодня она считала себя пленницей среди враждебных тюремщиков. Завтра — избитой пьяными солдатами, требовавшими её жалкие копейки. А позже — терроризированной тысячью постыдных сцен, которые она пережила, и воспоминания о которых жгли её сердце и нервы, травмируя их до исступления и безумия.
И так продолжалось… Пока однажды, измученный видом её столь длительного мучения, князь-философ не сказал себе:
— Её недуг стал неизлечим на Земле. Это разлад с самой собой, который может привести её к самоубийству. Только время, последующие жизни, искупление, перевоспитание разума, любовь к Богу, к истине и к ближнему исправят такие нарушения. Тем не менее, всеобщее Милосердие даёт мне способ облегчить столь болезненное положение вещей. А Трансцендентальная Наука учит меня, как достичь этого.
VI
Спустилась ночь, и глубокая тишина окутала Особняк Вяземских. Сергей решил оставить здесь дорогую больную по двум более чем справедливым причинам: это был её дом… и характер её галлюцинаций, когда, поражённая ужасным травматическим шоком, она изливала из глубин разума собственные мысли, раскрывая мельчайшие подробности своей жизни в шокирующих признаниях. К тому же, скит не мог принять больную в состоянии Ольги. Отвезти её туда значило бы подвергнуть ненужному унижению, допуская возможность распространения вестей о её несчастьях, что было бы нежелательно. Поэтому он держал её в особняке, стараясь облегчить страдания, которые всё больше выводили её из равновесия. Только позже, после смерти Ольги, он создал в ските отделение для душевнобольных, и именно с его открытия этот великодушный дом благотворительности специализировался на лечении умалишённых.
Итак, ночь мягко опускалась. Мария Александровна, единственная служанка, ухаживавшая за Ольгой Надей, занималась на кухне, готовя ужин для этого вечера и печенье на следующее утро. Михаил Николаевич, накрыв на стол, тоже удалился на кухню, чтобы с неудовольствием обсудить с матерью события, касающиеся молочной сестры, ожидая момента, чтобы сообщить господам, что они могут ужинать. Поскольку больше никто не проживал в большом доме, благоговейная тишина святилища располагала сердце к высоким духовным размышлениям. Взволнованная, хотя в данный момент не предававшаяся бурным проявлениям, Ольга ходила взад и вперёд по гостиной, где обычно находилась рядом с мужем, который редко оставлял её одну. Её сверкающие глаза, беспокойные губы, неугомонные руки, то и дело заламывающиеся одна о другую, скрюченные пальцы, находящиеся в постоянном движении, быстрое и непрерывное скольжение по ковру короткими, тревожными шагами, часто прерываемыми резкими разворотами, предвещали новые кризисы в ближайшие минуты, которые должны были продлиться до рассвета."
У камина — поскольку, несмотря на наступившую весну, было всё ещё очень холодно, и необходимо было обогреть комнату, так как больная постоянно жаловалась на озноб, словно воспоминания о перенесённых в Сибири страданиях превратились в болезненную самовнушение — спокойно сидел Сергей, читая и наблюдая за подозрительным поведением жены.
Внезапно он закрывает книгу — учебник эзотерических наук, из которого он черпал уже известные ему знания — и начинает играть нежную мелодию на своей флейте. Мягкая, мелодичная, лёгкая музыка словно настраивала душу слушателя на сладостные размышления. За несколько минут её гармоничные вибрации наполнили пространство передающейся сладостью, распространяя свои медоточивые аккорды за пределы комнат, достигая цветущих садов и парка, где птички отдыхали после дневных трудов. Услышав звуки флейты, соловей подражал им, модулируя своё щебетание, охваченный ностальгией. Ему ответил другой… И ещё один, подальше, тоже отозвался своим природным сладкозвучным голосом, в то время как Вяземский продолжал свою вдохновенную игру, льющуюся из глубин его чувств.
Может ли небесная музыка быть терапевтическим средством для безумных и помешанных, для нервных и страдающих неврастенией?
Да, несомненно, когда она разумно применяется, и если этот безумец или одержимый любил или практиковал возвышенное Искусство в счастливые дни прошлого.
Слушая мелодию, исполняемую мужем, Ольга постепенно успокаивалась. Тихонько приблизившись, она остановилась на несколько мгновений в нескольких шагах от него, прислушиваясь. Вяземский продолжал играть новые мелодии в том же стиле. Ольга села, явно заинтересованная, более спокойная, с всё ещё блестящими и испуганными глазами, но излучающими удовлетворение. Наблюдая за ней, Сергей думал, продолжая играть:
— Правы были старые индийские учителя. Музыка смягчает и подчиняет себе даже диких зверей, как и злых Духов Невидимого мира, как и даже безумцев…
Когда он заметил, что жена полностью поддалась благотворным вибрациям его музыки, он медленно остановился, словно готовясь представить