Перед всеми предстало дряблое волосатое пузо, грудь столь полная, что напоминала женскую — явная гинекомастия на фоне ожирения, — и пухлые ляжки, обтянутые кричаще-алыми лосинами. Но всё это меркло на фоне огромного багряного шрама, тянущегося от левого мужского соска к паху.
— Эта дрянь порезала меня! И она покусилась на то, чем наделил меня сам Владыка! — не то прокричал, не то взвизгнул Бартл.
А дальше всё замелькало перед глазами. Судья зазвенел в колокольчик, в зал вошли несколько стражей и схватили за руки плачущую Инну. Она успела лишь сказать:
— Но я же чистая! Чистая! Вот, смотрите! — Её рукава задрались, и показалась уродливо-бугристая кожа предплечий. — Кверант, умоляю, смотрите, он меня первым ударил!
Поднялся гул и крики.
— В пещеры её! В пещеры! Грязь! — закричали сидящие мужчины в зале, а те несколько женщин, что были, лишь ниже склонили головы.
— Да как она смела!
— Пещеры до конца жизни! Пускай каменные розы собирает!
— Преступница! Покусилась на жизнь, которую даровал сам Владыка!
— Грешница!
Судья тщетно звенел вновь и вновь, призывая к тишине, а женщина попыталась вырваться из захвата стражей, но от этого её руки сжали лишь крепче. Из глаз осуждённой брызнули слёзы.
Голова раскалывалась от взрыва царящих эмоций. Столько ненависти я не слышал и не видел давно. Меня тошнило. Люди как будто взбеленились и всей толпой возненавидели несчастную. Внутри разворачивался ад, я схватился за виски, пытаясь продышаться, и в этот момент мы встретились взглядами с Инной. Это был взгляд испуганного затравленного зверька, попавшего в капкан. Весь её вид кричал: «Помогите!» Она сопротивлялась и явно не хотела того, к чему её приговорила толпа.
Время превратилось в клейкую вязкую жижу.
Я могу встать и остановить это всё. У меня даже хватило бы способностей выжечь всем мозги…
«И кем ты станешь, Янн? Убийцей? Может, тогда стоит выжечь мозги сразу всем на планете?» — проговорила совесть голосом старшего брата. И сразу за ней напомнила:
«Я уверен, что ты не станешь злоупотреблять служебным положением и особенностью нашей расы. Что бы ни случилось, ты должен оставаться максимально беспристрастным, не вмешиваться, держать себя в руках и оказать наименьшее влияние на население».
— Я не должен злоупотреблять служебным положением и особенностью нашей расы, — повторил машинально, чувствуя, как внутренности сводит от боли.
Инна Фархас что-то выкрикнула в последний раз, и её уволокли за толстые дубовые двери, гогот в зале суда поутих, а Ихмер неожиданно поднялся с места и размашисто хлопнул меня по плечу:
— Ну что, санджар Робер, пойдёмте в чайхану? Отец сказал, что хочет показать добычу каменных роз лично, так что, думаю, выпить сейчас — самое оно.
— Да, выпить сейчас — самое оно, — повторил слово в слово, чувствуя глубочайшее опустошение и едкую слизь внутри лёгких.
Шварх с ними, с пещерами. Завтра посмотрю.
Глава 13. Чайхана «Мираж Султана»
Янн Робер
В голове шумело.
Я даже никак не стал комментировать очередное заявление Ихмера:
— Настоящий мужчина может усмирить любую женщину и кобылу. Этот Фархас всё-таки выставил себя на посмешище, слабак!
Мне было противно от того, что произошло в суде, как будто я сам искупался в дифрене[1] и приговорил Инну к чему-то плохому. Страшно мутило.
В душе было так же грязно, как и снаружи: куча воняющих в физическом и ментальном плане террасорцев, засаленная, рассохшаяся от времени столешница, басовитый гогот мужиков, смесь запахов немытых тел, конского навоза, чадящих масляных ламп и местных благовоний, от которых хотелось чихать и кашлять. А ещё отвратительная духота. Несмотря на резные деревянные ставни на окнах и отсутствие стёкол, воздух в помещении не двигался. Мелькнула мысль, что если так выглядит чайхана «Мираж Султана», то в остальные лучше и вовсе не заходить.
Я не запомнил дороги до заведения, просто рухнул на тахту и попросил кувшин самого крепкого пойла. Ихмер одобрительно закивал, заказал ещё пресловутых голубых лепёшек с разнообразными начинками и отпустил Деорсу с паладинами. Я к этому моменту уже взялся за алкоголь, пытаясь поскорее забыть то, что только что видел в суде.
У цваргов отличная регенерация, мы в состоянии переварить множество ядов и при этом не почувствовать даже несварения и практически не пьянеем. Ключевое слово — «практически». Фабрис как-то отметил, что всё дело в количестве выпитого. Ему попадались случаи, когда цварг упивался вусмерть, но при этом поглощал не менее семи литров крепкого спиртного. Я обхватил двумя ладонями очередной кувшин, пропуская мимо ушей трёп Ихмера.
Интересно, в этой посудине полтора литра или два? Что ж, посмотрим, на сколько хватит моего организма…
Еду в зале разносили девушки в однотипных невзрачных одеяниях с широкими рукавами, а из-под длинных подолов иногда выглядывали остроносые носки мягких серых туфель. Подавальщицы смотрели исключительно перед собой, и лиц не было видно из-за кожаных масок и мудрёных причесок. Отличить одну от другой можно было разве что по цвету волос.
— Русые, блондинки, шатенки, рыжие… — пробормотал я, вспоминая, что у цваргинь волосы либо тёмно-каштановые, либо чёрные. Всё-таки люди по внешности разнообразнее.
— О, этих нельзя трогать. — Ихмер поморщился. — Вон тех — можно!
Я машинально проследил за рукой собеседника.
Три террасорки в полупрозрачных одеждах застыли при входе, их локоны свободно лежали на плечах. По большому счёту — прилично одетые. Эсмеральда летом носит и шифоновые сарафаны, и классические шорты из костюмной ткани, а уж распущенные волосы на Цварге и вовсе считаются нормой, однако подсознание отметило, что здесь эти женщины — падшие.
Мужчины кидали в их сторону показательно брезгливые взгляды, но на эмоциональном уровне от них разило зубодробительной похотью. Больше половины напыщенных индюков в чайхане хотели этих женщин, но, очевидно, боялись, что об этом желании узнают другие, а потому демонстративно обливали террасорок презрением. Пожалуй, впервые сыночек градоправителя удивил в хорошем смысле, не став скрывать своей натуры и честно озвучив:
— Позвать?
Я сделал неопределённый знак. Можно звать, можно нет — мне всё равно.
— Ты посмотри, как они жадно на нас смотрят, бесстыдницы! — продолжил сын градоправителя, откидываясь на спинку стула и прищуриваясь. — Прямо глазами пожирают!
Мне оглядываться не требовалось, чтобы сказать, что террасорки смотрят не на мужчин, а на еду — такие сильные бета-колебания голода от них исходили, а «жадный взгляд» — воспалённая фантазия озабоченных.
— Зови.
Второго разрешения Ихмеру