Потребители и покупатели хотят, чтобы индустрия мод стала по-настоящему богата талантами. И пусть, на зависть Парижу, Москва, Свердловск и Калуга обзаведутся своими собственными диорами, только чуть более справедливыми и щедрыми. Чтобы у них не было избалованных принцесс и обездоленных золушек.
Так что проблему, с которой мы начали, можно считать окончательно выясненной. И если поинтересоваться, какого мнения на этот счет юное розовощекое существо, то оно, не задумываясь, ответит:
— Я за сказочную небыль. И чтобы она тут же становилась чудесной былью.
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ
Вася Курочкин, несмотря на свои молодые годы, давно уже числился придворным драматургом и домашним автором «Театра на Стромынке». Вася писал незамысловатые и неглубоковатые семейные драмы, в которых Она страстно желала вырваться из опостылевших уз, черпала где-то в глубине собственного «я» новые душевные силы и оставалась, а Он искал моральную поддержку на стороне, находил и тоже не уходил. Сочинял Курочкин и комедии, где основой конфликта являлось какое-нибудь недоразумение, которое впоследствии усилиями опытных режиссеров и актеров разъяснялось и устранялось, чему зрители бывали очень рады и, довольные, расходились по домам.
Театр регулярно ставил эти драмы и комедии, и не то что процветал, а попросту ходил в разряде благополучных. То же можно было сказать и о драматурге — он не числился в списке ведущих, но критики не раз называли его фамилию, прежде чем перейти к спасительным «и другим». Когда Васю упрекали в отсутствии порыва и замаха, то он обычно отшучивался:
— Курочка по зернышку клюет…
Но вот в одной газете, которая недавно обзавелась хотя и пожилым, но новым главным редактором, появилась критическая статья. В ней автор сетовал на то, что иные театральные деятели упорно пытаются уйти от жгучих проблем современности. И высказал прямой упрек в адрес «Театра на Стромынке», который, дескать, долгие годы стоит на стремянке — сооружении шатком и эфемерном. Та ли это творческая основа, на которой зиждется современное театральное искусство? — вопрошала газета.
Сразу после появления статьи у Васи Курочкина состоялся доверительный разговор с главрежем Асмодеем Захарьичем. Тут уместно упомянуть, что это был последний из плеяды великих Асмодеев русской сцены, украсившей историю театра и избранные страницы театральной литературы.
— Вася, голубчик, — говорил Асмодей Захарьич, — вы должны написать для нас новую пьесу.
— Извольте, — с готовностью отвечал Курочкин. — Какую вы хотите пьесу?
— Такую, чтобы в центре ее стоял положительный герой и высказывал высокие мысли, а не расхожие истины на каждый день. Пора и нам подняться по каменным ступеням.
— Как пожелаете, Асмодей Захарьич, — покорно согласился Вася и создал требуемое.
В центре его новой пьесы действительно стоял положительный во всех измерениях герой и произносил стопроцентно правильные слова. На первой читке труппа откровенно зевала.
— Голубчик Вася, — говорил автору Асмодей, когда они остались одни, — вы прекрасно справились с задачей. Но ваш герой слишком прямолинеен.
— А он и не должен куда-нибудь отклоняться. Такова природа образа.
— Согласен. Но и сильные натуры иногда не могут преодолеть мелких слабостей. Пусть он у вас немного выпивает.
— Немного можно, — пошел на уступки Вася. — Но только в самых разумных пределах.
— Разумеется. И не беда, если он иногда и пофлиртует. Ведь он же положительный герой, и мимолетные увлечения ему не помешают.
— Как хотите, — опять согласился Курочкин, — но мой долг предупредить, что флирт — удел поверхностных людей.
— Ничего, ничего, легкая доза волокитства вашему герою не повредит, а даже украсит. И потом, хорошо, если бы у него было увлечение, хобби, так сказать.
— Какое?
— Ну, пускай он у вас любит сладко поесть и коллекционирует ресторанные меню или будет этот… клептоман. Имеет привычку брать у друзей какие-нибудь вещи и не возвращать.
— Но будет ли ему это к лицу? — впервые возразил Вася. — Он же положительный герой!
— Э, дорогуша, да вы, видать, слабо знаете жизнь, — упрекнул автора Асмодей. — По-вашему выходит, что если человек числится в передовиках, то он уже никогда не переходит улицу в неположенном месте, не нарушает общественной тишины и не может оставить после себя в лесу пустую консервную банку? А про схематизм в искусстве, надеюсь, слыхали?
Вася слыхал, конечно, и со всеми замечаниями соглашался. На поправки ушло около месяца, и драматург явился в театр с новым вариантом пьесы. Теперь встал вопрос о исполнителе главной роли. И, как это ни странно, выбор пал на… Курочкина, только не Васю, а Петю. Был в театре такой актер, однофамилец драматурга. Играл рассеянных молодых людей, вечно попадающих впросак, ухажеров-неудачников, не в меру услужливых карьеристов. А тут такая роль.
— Спасибо вам, Асмодей Захарьич, за внимание, оно очень лестно, но роль не по мне. Тут нужен цельный, сильный характер, а я же, если говорить по-старинному, — простак, и ничего больше.
— Напрасно ты, Петя, прибедняешься, — уговаривал его главреж. — Пойми, что выдающиеся личности и вырастают из таких вот, как ты, ничем не примечательных, незаметных людей. Смело берись за роль, но только помни, что теперь ты играешь положительного героя.
Лучше бы Асмодей Захарьич не подчеркивал этого! На первой же репетиции прежнего Петю Курочкина нельзя было узнать. Теперь он не говорил, а изрекал, не ходил по сцене, а шествовал, не общался с партнерами, а выслушивал их.
— У меня такое впечатление, Петя, — сказал Асмодей после репетиции, — будто ты одеревенел, стал не человеком, а моделью. Тебя хочется отлить в бронзе и возвести на постамент.
— Я вхожу в образ, — обиделся на критику Курочкин.
Но замечания главрежа он все-таки учел и на следующей репетиции уже держался раскованнее. Однако Асмодею этого было мало.
— Не верю, — говорил главреж окончательно сбитому с толку Пете Курочкину. — Вот произносишь ты правильные слова, совершаешь красивые поступки, а я тебе не верю. Не вижу тон самой щербинки или, если хочешь, ущербинки, которая примирила бы меня с фактом твоего существования. Ищи!
И Петя искал, добросовестно ворошил собственный творческий арсенал, находя там черточки и детали, которые помогали ему при исполнении прежних ролей. Это было похоже на перетряхивание сундука со старыми, полуистлевшими вещами. Но оно нравилось Асмодею Захарьичу, который будто малый ребенок радовался каждой Петиной находке.
— Браво, Петя, браво! — приговаривал он. — Ты делаешь успехи!
Наконец состоялась премьера. Спектакль с треском провалился. Та же газета, во главе которой