Эрганлавдий не мог найти слов и взял паучёнка за подбородок.
– Но он же намного старше этих детей.
– Это так, владыка сколопендр сказал, что он быстро растёт колдовской силой.
– Ты маленький колдун? – голос повелителя смягчился.
– А вы повелитель пауков? – глаза малыша блестели, как чёрный обсидиан лучшей огранки.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую, вокруг вас величественное сияние.
– А сколько тебе сейчас лет?
– Семь.
– Идём, я познакомлю тебя с моей женой госпожой Ликорис.
– А вы идите по домам.
Вобин с воинами поклонились и вышли. Эрганлавдий привёл его в покои, где сидела вороница, порезав руки и рисуя кровью на стене странные знаки.
– Любимая, – Эрганлавдий настороженно взглянул на неё, и его сердце защемило от боли. Жена вела себя очень странно эти дни. – Это сын наших покойных колдуна и Ласки. Он колдун и посидит с тобой.
Паучёнок подошёл, внимательно разглядывая на стену.
– Мама…
Тут Ликорис взбесилась и бросилась к нему, обнимая и крича.
– Мой сын!
Эрганлавдий оттащил её.
– Это не твой сын. И она не твоя мама. Что ты несёшь?
– А я говорил это не госпоже.
– А кому? – глаза повелители уже метали молнии.
– Ей, – указал на стену с кровавыми знаками. – Мама там.
Паук, крепко держа вырывающуюся жену, присел с ней в кресло.
– Объясни.
– Она хочет уйти, но не может. У вас есть цветок Мориса?
– Да, вон он на подоконнике.
Паучёнок подошёл к горшкам с цветами, сорвал пару головок и вернулся к стене. Взял стул, встал на него, растёр их в ладонях и вытер знаки, полностью испачкав ладони. После подошёл к Ликорис и положил руки ей на грудь. Она вздрогнула, но затихла. Малыш закрыл глаза и замер. Эрганлавдий чётко ощутил ветер вокруг них, оглянулся, окна закрыты. Снова перевёл взгляд на паучёнка. Тот стоял, как каменный, и что–то шептал. Вскоре ветер усилился так, что у всех троих зашевелились волосы, дальше заколыхались занавеси и неожиданно распахнулись окна, сломав задвижку. Ветер гулял по комнате. Ликорис зашевелилась, пытаясь, освободится из объятий мужа.
– Выпустите её.
– А вдруг она захочет выпрыгнуть в окно?
– Не выпрыгнет. Мама уходит.
Паук раскрыл объятия. Вороница подошла к окну. Малыш встал рядом.
– Мама, иди… и больше не возвращайся.
Ликорис посмотрела на него, каким–то пустым взглядом, присела и обняла.
– Я люблю тебя.
– Я тебя тоже, но этот мир больше не твой. И госпожа Ликорис ни в чём не виновата. Лети.
Эрганлавдий заворожённо наблюдал за ними. Жена встала, закрыла глаза, глубоко вдохнула и резко выдохнула. Вдруг пошатнулась и в следующее мгновение упала без сознания в руки мужа.
Ветер стих. Малыш прикрыл окна.
– Мама ушла навсегда. Теперь надо сделать замочки, они сломались.
– Ты можешь заживить эти раны? – показал её порезанные ладони.
Он кивнул. Оторвал ещё один цветок, вдыхая терпкий аромат, размазал по ладоням и положил свои ладони на её. Эрганлавдий чуть не задохнулся от такого резкого запаха.
– Что–то раньше я не замечал, что он имеет такой сильный аромат.
– Цветок так сильно пахнет, только когда его бутоны растирают, – паучёнок постоял несколько минут и когда убрал руки, порезов и ран на ладонях вороницы уже не было.
– Ты такой сильный.
– Я слышу во снах голоса, которые меня всему учат.
– Будешь уважать, ценить и беречь меня, мою семью и весь наш клан?
– Да.
– Ты прощаешь меня за казнь матери и смерть отца? Но после того что я сегодня узнал, что ты не мой сын и колдун зачал вас с ней, я бы ещё раз их казнил и, поверь, сильнее, чем просто сожжение. Сначала ему отрубили бы член.
– Понимаю. Измена карается страшной смертью. Но мама то была безумна и её вины в этом нет.
– Ты такой ещё кроха, а так мудро размышляешь. Да, её бы просто сожгли, как и раньше.
– Мне уже десять.
– Как десять? Ты же говорил семь.
– Я вырос во время этого ритуала. Знаю, что очень скоро стану совсем взрослым и останусь таким уже навсегда, пока вы меня не убьёте.
Эрганлавдий уложил жену на постель, с нежностью убрав волосы с лица и укрыв пушистым одеялом.
– Я люблю её больше жизни. А твоя мать была мне навязана силой для второй жены. Если ты будешь верен мне, останешься жив навсегда.
– Я буду верен вам, госпоже, вашему сыну и нашему клану.
– Сыну?
– Да, у вас скоро родится сын. Он станет сильным правителем заброшенной части вашего государства за долиной на той стороне болота. Разовьёт свой клан, который станет ещё больше вашего. Вы никогда не будете конфликтовать. И никогда больше голодать. В нашем мире будет сытно, тепло и отрадно.
Эпилог
– Эванбайринг – сегодня в день твоего восемнадцатилетия ты становишься правителем западного побережья за долиной и болотом. Возродишь заброшенный замок и маленькую деревню. Там всего пока дюжина семей, но все они на прошлой неделе присягали тебе на верность, – молодой колдун в чёрном длинном плаще, вышитом по краю мелкими обсидианами, возложил на голову юного паука серебряную диадему с боковыми крупными обсидианами лучшего качества. Вороница в алом платье с оголёнными плечами из плотной кружевной ткани, также украшенной обсидианом, смотрела на повзрослевшего сына восхищёнными глазами: Юноша, собравший красоту её рода, мужа и грозность всех пауков выглядел, как тёмный бог. Эрганлавдий подошёл и обнял жену со спины.
– Наш сын вырос. У него уже собственный гарем и ему пора отправляться в свой замок, чтобы никакого родительского контроля, – голос мужа выдал отличное настроение.
Она улыбнулась.
– Интересно, когда он женится?
– Думаю, наша невестка ещё даже не родилась, – его губы обожгли ей шею.
На пятиметровом столе из свежего сруба (Дуб, подаренный зятем – Яном) стояли десяток обсидиановых блюд со свеже–разорванными кусками зайцев, крыс, хомяков и землероек.
За ним восседали грозный Вобин, его прекрасная жена Кластримия и их дети семнадцатилетний сын и шестнадцатилетняя дочь, унаследовавшие красоту и силу родителей.
Мордвин, отрастивший за эти годы густую бороду и мудрая паучиха с тремя сыновьями. Повелитель вернул его на должность управляющего замком ещё после того как Ликорис исцелилась от духа Ласки. Маленький колдун вырос тогда за тринадцать дней и вошёл в полную силу, помогая клану во всём: лечил пауков, защищал от всех превратностей судьбы и даже наводнений, проникающих бурными потоками под землю. Он не перенял тщеславие и свирепость отца, а имел тонкий ум и здравый