– Не хило тебя братва греет, – разглядывая богатства, кивнул Грот, как звали смотрящего за хатой.
– Гуляем? – спросил Паша, выразительно и в упор глянув на него.
Он правильный пацан, за ним воровской ход, но Грот его в свою малину не звал. Паша не гордый, воспримет отлуп без обид, но тогда у него будет своя банда. Сам под себя правильных пацанов подобьет и очень скоро бросит вызов Гроту. Никто не может безнаказанно чморить Пашу Страхова.
Но Паша зря накручивал себя, Грот позвал его в свою семью. Не мог не позвать, и признание за Пашей, и с гревом все проблемы решены. Тем более что в апельсинах оказалась водка.
Паша выложил на общак все, оставил себе только запас чая, шмотье и, конечно же, чашку. Ощущение такое, как будто в новый дом въехал, а друзья целый сервант сервиза подарили. Но так это и есть его сервиз, который он должен пронести через все годы тюремной жизни.
Наливая чифирь в свою кружку, он держал ее бережно, даже по сторонам глянул, вдруг кто-нибудь выбить из руки хочет. Любого уроет!
– Паша, ты за свой кружаль, как за сиську бабскую, держишься! – гыкнул рыхлый Швеллер.
– Моей бабы сиська! – косо глянул на него Паша. – Тронешь – убью!
Он как бы и шутил, на самом деле за такую мелочь не убивают. Но слово прозвучало, и Швеллер правильно все понял. Теперь Паша на самом деле готов был убить за эту чашку, так что пусть никто на нее даже не мылится. Он, конечно, не Геракл, с тем же Швеллером раз на раз может огрести по полной. Но тогда Швеллер пусть убьет его в этой драке, потому что Паша пойдет на все, чтобы продолжить начатое. Нож в спину вонзит, но слово свое сдержит.
Швеллер как будто почувствовал силу его убеждения, отвел взгляд. Но с темы не съехал. И снова заговорил про баб. У кого что болит.
– Я слышал, у вас там на Плёшке Мальвина какая-то зажигает.
– Туляк сказал? – нахмурился Паша.
Зоя, может, и проститутка, но все равно неприятно, когда о ней знают все. И все ее хотят.
– Атомная, говорит, краля.
– Да, только никто ее не видел. Туляк не видел, Тиха не видел, Макар не видел…
Сава видел, поэтому о нем Паша умолчал. И о нем, и обо всех, кто с ней был.
– А кто видел?
– А кто видел, тот уже того… Слышал про Клеопатру? Царица такая была… Провел с ней ночь, утром просыпаешься, а голова в тумбочке.
– Слышал, – скупо улыбнулся Грот. – Нормально так, за одну ночь голова в тумбочке.
– Сказка.
– Ну да.
– И Мальвина сказка! Про Буратино. Нет ее на самом деле. Выдумали… А нам ночью не спать. Думать. И мечтать.
– Устала левой, работай правой, – хихикнул Швеллер.
– Не надо на Мальвину, – совершенно серьезно глянул на него Паша. – Давай на Клеопатру… Знаешь, какая у нее грудь?
Он взял два апельсина, взвесил их на руках, один протянул Гроту, другой Швеллеру. И себя не обидел.
– За баб не будем! Давайте за пацанов!
После второго апельсина Швеллер окосел и снова завел разговор о бабах. Мальвину больше не трогал.
А Паша засыпал с мыслью о Зое. И ночью она к нему пришла, легла, прижалась, и он во сне чувствовал тепло и упругость ее тела.
Да, она проститутка, но это не мешает думать о ней как о девушке, которая любит и ждет. И неважно, ждет ли она его на самом деле. И дождется ли. Главное, думать.
С делом не тянули, судебные заседания не переносили, уже через месяц Паше вынесли приговор – два года лишения свободы в колонии для несовершеннолетних. По совету адвоката он подал апелляцию, и надо же, приговор пересмотрели. Вместо двух лет Паша получил все три года. С этим и отправился на этап.
6
Стены выбелены, шконки как новенькие, белые, накрахмаленные занавески, глянцевые полы пахнут краской. Паша и хотел было пошутить, что попал в музей лагерного искусства, но промолчал. Настроение не поднималось, напротив, резко опускалось. Он слышал, что его ждет «красная»[5] зона, но не думал, что попадет в образцово-показательную колонию. Это и пугало. В такой зоне нет зверя хуже козла-красноповязочника. Паша уже успел прочувствовать на себе их потные ручки, когда шмонали. Сотрудникам впадлу раздвигать булки новичкам, а их добровольным помощникам из секции дисциплины и порядка за радость.
Этап выстроили на «палубе» с видом на спальное помещение. Забулдыжного вида, но бодрящийся начальник карантина лично провел поверку, а затем исчез, его место занял важного вида петушащийся молодец, высокий, подкачанный, правильные черты лица, розовые щечки, губы пухлые, как у бабы, но крепкий мужской подбородок. Лагерный клифт сидел на нем как форсовый костюмчик на пижоне, начищенный, наглаженный, «пидорка» как будто на заказ пошита. На руке красная повязка. И папочка у него тоже красная. А в ней список, по которому он также провел поверку. Называл фамилию, затем долго смотрел на каждого, кто откликался. Паша возникать не стал, официальное начальство здесь рядом, так что поверка, можно сказать, законная, значит, можно и отозваться. Хлыщ смотрел на него дольше, чем на остальных. Смотрел так, как будто хотел что-то сказать. Но промолчал.
– Ну что, граждане заключенные, добро пожаловать в нашу дружную семью!.. – начал «козел».
И резко глянул на Пашу, как будто он собирался съязвить ему в ответ. На язык, конечно, наворачивалось острое словцо, но Паша не баклан, на толпу не работает.
– Колония у нас исправительная, но исправляются здесь не те, кого исправляют, а те, кто хочет исправиться. Исправляются те, кто хочет на свободу с чистой совестью! И по условно-досрочному освобождению!
Паша никак не реагировал. Не всем по душе воровской путь, кто-то попал в зону совершенно случайно, по глупости, по чьей-то злой воле, хотят исправляться, пожалуйста, их воля. Но сам он козлиной тропой идти не собирался. А именно такой путь и собирался предложить пижон.
– Но такое счастье грозит не всем, а только тем, кто сознательно встал на путь сотрудничества с администрацией колонии. Я знаю, среди вас есть такие ребята, которые хотят поскорее встать на путь исправления и выйти на свободу, полностью избавившись от уголовных предрассудков, от постыдных правил, которые делают человека рабом непонятно кем установленных воровских и прочих законов… Итак, если есть желающие записаться в секцию дисциплины и порядка, прошу выйти из строя!
– Козлы, шаг вперед! – прошептал маленького роста паренек с детским лицом и взрослым взглядом.
– Петухи! – усмехнулся Паша. –