* * *
С этого дня дом Василия Хрипунова пребывал под постоянным наблюдением. За несколько дней слежки Егор Семенов знал в лицо значительную часть гостей Хрипунова. Больше других у него в доме бывали двое: Петр Петешев и Алексей Барабаев.
Прошедший день был плотно загружен работой. Щелкунов встречался с коллегами из Марийской АССР, чтобы обсудить с ними детали предстоящей облавы на дезертиров. В Казань он приехал поздно, но лишь только перешагнул порог квартиры, сразу же вызвал к себе Семенова с Рожновым.
Виталий Викторович встретил коллег по-домашнему: во фланелевой рубашке и трико, с мягкими тапочками на босу ногу.
– Садитесь, – пригласил он за стол. – Давайте я сначала организую чайку, а потом уже начнем говорить. У меня есть пряники, очень вкусные. К чаю самое то будет! Должна была прийти еще Зина… Но она вдруг почувствовала себя неважно, и я разрешил ей остаться дома.
Виталий Викторович поставил чайник с водой, а когда вода вскипела, заварил чай и разлил его в фарфоровые чашки. Желтоватый колотый сахар со стеклянным блеском по раковистым изломам пододвинул гостям:
– Не стесняйтесь, берите.
Молчаливо потягивали чай, закусывая его мягкими ржаными пряниками. Наконец майор поинтересовался:
– Какие-нибудь новости есть, Егор?
Стараясь не упустить ни малейшей подробности, Семенов принялся делиться своими наблюдениями:
– Гостей к Хрипунову приходит много, но чаще других захаживают Петешев с Барабаевым. За последнюю неделю они дважды устраивали грандиозные попойки. Насколько я понял, в основном приходят родственники. Их там человек двадцать, а то и все тридцать! На зарплату начальника охраны такую прорву не прокормишь. Ясно, что они имеют какой-то дополнительный доход.
– И мы даже подозреваем, какой именно, – добавил Щелкунов.
– Вообще, эти встречи мне больше напоминают какой-то сходняк бандюганов или уркаганов, обсуждающих очередной налет, нежели беседу родственников. Когда во хмелю они выходили на улицу, чтобы перекурить и просто обсудить свои дела без свидетелей, то до моего слуха долетали фразы о дележе денег и о том, какой барыш следует ожидать от предстоящего дела.
– Кто такие Хрипунов и Петешев – мы знаем, нам также известно, где они работают, – заговорил Виталий Викторович. – Я навел справки и об Алексее Барабаеве. Он 1930 года рождения. Русский. Из рабочих. Не судим. Беспартийный. Холост. Работает в артели «Красный Ударник» жестянщиком. Проживает по улице Шмелев Овраг в доме номер 7.
– Не самое подходящее место для жилья, – хмыкнул Рожнов. – Этот овраг идет от третьей горы к Большой улице. Буквально утопает в грязи и навозе. По этой улице ни пройти ни проехать. Те, кто там живет, даже дрова на руках носят.
– Но родители у него живут на Подлужной… Ладно, сейчас не об этом. Странно другое: что может связывать таких разных людей вместе? Между ними разница в возрасте, они работают в разных местах, занимают различное социальное положение, – продолжал размышлять вслух Виталий Викторович. – Хрипунов по своему поведению и замашкам – хозяин! Работает начальником охраны, а Петешев с Барабаевым – простые рабочие. Связывать их может только какое-то одно большое дело. Какое? Об этом мы можем догадываться. Наибольшее подозрение вызывает Петр Петешев. Он уже подозревался в убийстве супругов Кузьминых и Пироговых. Даже был задержан на сутки. Но дело бы передано капитану Заварову, и он был отпущен, – все тем же бесстрастным тоном продолжал майор Щелкунов. – А когда убили кассира Иванычеву, он вновь всплывает в нашем поле зрения. К сожалению, это дело у нас забрали и передали в уголовный розыск, в отдел убийств. Оно осталось нераскрытым… Вырисовывается настораживающая параллель – у Хрипунова бесследно исчезает тесть, а у Петешева убивают родственницу…
– Валентин, покажешь фотографию Хрипунова кузнецу, что делал гвоздодер. Может, он узнает в нем своего клиента.
– Сделаю, Виталий Викторович…
– Мы находимся где-то рядом. Вот поэтому мы должны знать об этой троице все, что только возможно! Когда они встречаются, где встречаются и с какой целью. Кто именно входит в их близкое окружение. В общем, по возможности нужно узнать о них как можно больше!
Валентин с Егором ушли с наступлением сумерек. Виталий Щелкунов остался один. Тяжким бременем навалились воспоминания. Несколько дней назад встречался со своими однополчанами. Многие из сослуживцев переженились, успели нарожать детей и были вполне довольны судьбой. В многочисленных разговорах как-то все было переплетено, много чего намешалось, порой трудно было понять, отчего вдруг пробивала слеза: не то от пережитого горя, не то при воспоминании о забавных случаях, каковых на фронте тоже было немало. В ворохе чувств, крепко переплетенных, как канаты, трудно было отделить горькое от комичного.
Не всем удалось устроиться в гражданской жизни. По многим судьба прошлась танковым катком, а порой демонстративно воротила рыло. Многие из фронтовиков спились и ушли раньше отмеренного им срока. Другие получили гражданские профессии, позволяющие заработать на кусок хлеба; некоторые предпочли службу в армии. К примеру, ротный, не боявшийся ни пули, ни окрика начальства, отучился в академии и теперь командовал батальоном где-то под Варшавой. Третьи осуществили свою довоенную мечту: поступили в высшие учебные заведения, чтобы стать врачами, юристами, геологами. Но в большинстве фронтовики – обычные работяги, вкалывавшие на заводах и фабриках, чтобы свободный выходной провести со своей семьей.
Немало было и потерь, умирали от ран – война доставала и через несколько лет после своего завершения. Особенно болезненно Щелкунов воспринял смерть Вани Волесова. Весельчак, балагур, человек невероятного мужества, полный кавалер орденов Славы, он был зарезан полгода назад в какой-то пьяной сваре. Столько пройти и пережить, чтобы потом помереть от финки уркагана… За ушедших по традиции выпили водки.
Грудь вдруг сильно сдавило. Щелкунов опасался даже пошевелиться. Казалось, сделай он сейчас хотя бы одно движение, так эта боль переломит его надвое. Посидел, подумал. Легче не становилось. Время, казалось, то замедлялось, а то вдруг ускоряло свой разбег. А потом о прошедших секундах уже не думалось вовсе, как если бы они перестали существовать. Щелкунов застонал, и этот стон, вырвавшийся из самой груди, был услышан.
В комнату негромко постучали, потом дверь приоткрылась и в комнату заглянула соседка, шестидесятилетняя тетя Клава, относившаяся к нему как к сыну.
– Виталик, с тобой все в порядке?
– Да, тетя Клава, – попытался Щелкунов слепить на лице улыбку. Получилось скверно.
– Лицо уж больно у тебя бледное, ты бы поберег себя. Работаешь много… Вот девочка к тебе приходила. Такая славная! Где ты еще найдешь такую.
– Хорошо, тетя Клава, я