Стены помещения тоже оказались приметными – ни одного угла, плавные линии, вместо гладких, ровных поверхностей – пузырящиеся то ли плёнки, то ли каучуковые же мембраны, словно распираемые снаружи пузырями разных размеров. И всё это жило своей жизнью – пузырилось, дышало, перекатывалось, так, что Джону на миг показалось, что они попали в брюхо некоей чудовищной твари, и по стенам вот-вот хлынет желудочный сок, а сами стены сожмутся, перекатывая и перемешивая пищу…
Но ничего подобного не происходило, и Джон помотал головой, отгоняя жуткое видение прочь. Следующее наблюдение: в «узилище» довольно светло, хотя ни ламп, ни свечей, ни иных источников света не видно. Вместо них свет исходит из самих стен - тусклый гнилостно-зеленоватый. Такой, подумал Джон, должны испускать лесные гнилушки или светляки – этот образ подкинуло ему воображение, поскольку само он, будучи сугубо городским жителем, ни того ни другого никогда не видел. А ещё - снаружи сквозь стены стен проникал звук, низкое, глухое жужжание на одной ноте. Время от времени тон этот едва уловимо менялся, и тогда помещение вместе со всем своим содержимым начинало слегка раскачиваться.
Объяснение этому могло быть только одно: Джон вместе со своими товарищами по несчастью (на первый взгляд здесь было человек двадцать-двадцать пять) оказался не просто в плену. Дело обстоит куда хуже: судьба-злодейка забросила их на один из воздушных кораблей нелюдей. Самого Джона, вероятно, подобрали на мостовой оглушённым? Спасибо, хоть жив остался… хотя, если вспомнить жуткие слухи о синелицых нелюдях, питающихся человеческой кровью – ещё неизвестно, стоит ли радоваться этому обстоятельству...
Гадал мистер Крачли недолго. Не прошло и десяти минут, как в стене прямо перед сам собой возник недлинный разрез , после чего стена ним лопнула с влажным чавканьем. Разрез разошёлся в разные стороны, превратившись в неправильной формы отверстие, причём клочья «стены» - на самом деле, толстой плёнки явно растительного происхождения, как и всё остальное в камере - повисли по его краям, в точности, как обрывки натянутой на раму бумаги, по которой ударили кулаком. Кулак, вернее, рука, была и здесь – и принадлежала она синелицему нелюдю, затянутому в чёрный, с перламутровыми полосками на плечах и рукавах, то ли мундир, то ли рабочий костюм. В руке у синелицый держал толстый, сложенный вдвое хлыст - именно им он разорвал перед собой в «плёнку», открывая проход в камеру с пленниками. Или это у нелюдей такие двери? Вместе с пульсирующими, пузырящимися стенами – вполне подтверждает россказни о «полуживых» воздушных кораблях…
Вошедших было трое, и у каждого на поясе Джон увидел кривые ножи в чёрных ножнах. Он не мог видеть клинков, но ничуть не сомневался, что это точно такие же голубоватые, похожие на стекло лезвия, которыми их соплеменники так умело орудовали на улицах Лондона. А может, эти самые там и были? Да какая разница, все они тут на одно лицо, как китайцы или, скажем, аннамиты…
Нелюди не стали терять времени даром. Тот, что с хлыстом крикнул что-то высоким, звенящим голосом и ткнул пальцем в троих пленников – как показалось Джону, первых попавшихся. Двое других подняли бедняг с пола и вытолкали через прореху наружу. Тот, кого выводили последним, попробовал упираться, кричать, и первый синелицый коротко хлестнул его бичом по спине. Удар не выглядел сильным – однако, добротная суконная куртка с треском разошлась вместе с оказавшейся под ней сорочкой, открыв спину, на которой мгновенно вспух багровый кровоточащий рубец. Пленник завопил от боли, изогнулся – и вслед за двумя предшественниками вылетел с прореху.
Но на этом дело не закончилось. В камеру вошли ещё двое, нагруженные большими корзинами. Эти были людьми – один из них было одет в лохмотья того, что Джон после недолгих колебаний, определил, как полицейский мундир. На шеях у обоих было нечто вроде ошейников – полосы коричневато-зелёного материала, вроде свежесрезанной ивовой коры.
Стараясь не встречаться с пленниками взглядами, вошедшие поставили свой груз в угол и стали торопливо освобождать людей от пут. Покончив с этим, они начали раздавать содержимое корзин – в одной были бруски чего-то, напоминающего хлеб, в другой же ярко-синие, похожие на крупные яблоки, плоды. Закончив раздачу, они подхватили корзины и, по-прежнему избегая взглядов соплеменников, исчезли в прорехе, причём края её мгновенно срослись за ними, не оставив ни малейшего следа отверстия. А Джон вместе со своими «сокамерниками» принялся пробовать поученную провизию – ничем другим, это быть, конечно, не могло.
Бруски действительно оказались хлебом – черствым, слегка солоноватым, с сильным ореховым привкусом. Плоды же, смахивающие на орехи в плотной скорлупе, доставили пленникам немало хлопот. Внутри что-то плескалось, и Джон, не решившись раздавить свой орех, чтобы не разбрызгать содержимое (воды им не принесли) долго пытался укусить его зубами. Справившись, наконец, с этой нелёгкой задачей, он отколупнул небольшой кусок скорлупы. Под ней обнаружился тонкийслой ярко-синей мякоти, под которой пряталось содержимое - около полупинты мутноватой жидкости того же синего оттенка. С сильным запахом фруктов, чуть сладковатая, она неплохо утолила жажду; мякоть Джон долго потом старательно выгрызал из кожуры, перемазавшись до ушей липким соком.
А ничего, подумал он, жить можно…. пока не придут очередные синелицые надсмотрщики, не огреют своей жалящей дубинкой и не уволокут, неизвестно куда. А этого, судя по всему, ждать осталось недолго.
Советская Россия,
Петроград.
Забалканский проспект.
«Стрекозы» появились внезапно – летательные аппараты нелюдей прошли строем клина над улицей, едва не задевая крыши. Мезенцев инстинктивно втянул голову в плечи, ожидая в любой момент разящей ртутной струи, и крутанул руль, уводя грузовик на тротуар. В пронзительное комариное жужжанье крыльев вплелось знакомое тарахтенье «Гном-Ронов» и вдогонку «стрекозам» пронеслись два «Вуазена» - с похожими на остроносые калоши кабинами, четырёхколёсными шасси и громоздкими решётчатыми хвостами. Нижние плоскости «Вуазенов» украшали большие красные