— Что за животные у вас живут? — спросил Егоров. — Олени?
— Оленей всего пара десятков. И недавно с Тюмени завезли семейную группу из двух мамонтов. Основной промысел у нас другой.
Внизу, у подножия широкой лестницы раскинулся небольшой посёлок. Сбитый из листов углеродобетона киоск, полсотни чумов, коптящих трубами небо. Кстати, о небе, вспомнил Егоров и задрал голову. Небо оказалось настоящим: хоть и разбитым в шестигранники ячеек, но без искусственной подсветки. Прямо в зените, загораживая половину небосвода, просматривалась верхняя восьмёрка. На миг могло показаться, что кто-то раскинул большое зеркало на высоте в пару километров. Её купол смыкался с нижней восьмёркой узким горлышком, подобным отверстию песочных часов. Часть поверхности заслоняли облака, скопившееся под куполом, но кое-что можно было разглядеть — мелкие домишки, табуны бурых животных на белом снегу. Десяток чёрных птиц кружил под куполом. Всё это было на фоне галактики, расчертившей небосвод, и фиолетовой исполинской полусферы гиганта Ишим, болтающегося в миллионе километров по правую сторону от станции.
— Нравится? — спросила Адель. — У нас красиво. Хоть и немного тяжело для неподготовленных.
— Нравится.
Архитектор, спроектировавший такую станцию, несомненно, был талантлив. Егоров присмотрелся, пытаясь разглядеть дальнюю сторону купола. Впереди виднелась голая, лишённая поверхности площадка диаметром три километра. Особо ровной она была вдоль краёв исполинской восьмёрки, напоминая широкие, в полкилометра шириной дорожки стадиона. В середине, в небольшой ложбине, виднелся замёрзший водоём, на берегу которого рос десяток низких кустарников. Левее, там, где дорожки-линии восьмёрки выходили на вторую петлю, а стены купола сходились друг к другу, виднелась искусственная горная гряда. Одна дорога шла поверху, вторая сужалась и заходила в узкий тоннель.
— Ма-ау! Холодно! — жалобно заорал кот на плече. — Мау! Домой! Рыбу!
— Заткнись, — привычно сказал Егоров, и ему стало немного стыдно, что он проявляет резкость в присутствие девушки. — Ну, потерпи немного, скоро будем в тепле.
Вдруг один из шалашей на окраине посёлка качнулся и медленно зашагал в сторону, За ним последовал десяток соседних. Егоров вздрогнул. Только сейчас он понял, что часть из того, что он принял за чумы, совсем ими не являлись.
— Кто это?
— Овцебыки, — пояснила Адель и снова улыбнулась. — Ишимская порода. В купольнике их тоже разводят, там поголовье больше. Из-за густой шерсти не видно ног, и издалека похоже на маленькие шалашики. А чумы сделаны из их шкур, поэтому многие… Мне нравится эта реакция гостей, кто-то пугается, кто-то уходит. Пойдёмте, вы с Берсерком скоро замёрзнете.
В ларьке был тесный магазинчик, больше предназначенный для кочевников. Вместе продавалась и одежда, и предметы быта, и медикаменты. Выбор верхней одежды оказался невелик, продавщица тут же бросилась подбирать подходящий размер. Наконец, остановились на немного нелепой куртке-пуховике с силуэтом мамонта на спине.
— Давайте я заплачу, — предложила Адель. — Вы же сказали, у вас с финансами.
— Бросьте, не до такой же степени, — Егоров достал карту.
Заботливость девушки, с одной стороны, могла растопить лёд, с другой — немного настораживала.
На карте осталось… чёрт знает тысяч кредитов с копейками. Не хотелось даже высчитывать.
Кота посадили за пазуху. Орать он перестал, высунул нос и уютно замурчал. Адель повела его вдоль посёлка, по вытоптанному снегу. Проходя в десятке метров от стада, Егоров сделал пару шагов в сторону к овцебыкам, видимо, матери с детёнышами. Звери фыркнули, вытянули из шерстяного горба голову, нюхая воздух, затем пугливо отбежали ближе к центру стада. На вид они были чем-то средним между гигантскими баранами и чёрными яками из Шамбалы, которых он видел в зоопарке в детстве. Шерсть свисала огромными прядями, похожими на косы, у самцов виднелись рога, лихо закрученные и разведённые в стороны, как антенны. У костра грелся погонщик, не обращавший на прохожих никакого внимания.
— Пойдёмте к озеру, — предложила Адель. — Там классно.
— Ну, я вам уже столько рассказал о себе. Расскажите и вы мне, Адель.
И она начала рассказывать — история, в общем-то, простая, но трогательная. О том, как родилась на Ишиме-1 в семье кочевника и учительницы. О том, что род из якутов, живущих в одном из районов планеты Сургут. О том, как потом семья переехала на станцию, как родился братик. Как отец полетел на заработки на дефлюцинатную ферму в семи погружениях от Тюменской звезды и не вернулся. Как поступила в Ишимский институт и как его закончила. Потом, вспыхнув, упомянула о первой, и, видимо, несчастной любви, и резко перевела разговор на тему поэзии. Спросила про устройство поэтизатора. Егоров объяснил, потом сказал, что показать не сможет, потому что поэтизатор остался в «Тавде».
— Без него я как без рук. Некомфортно. Стыдно, конечно, зависеть от техники, ведь раньше люди безо всяких приспособлений стихи читали.
Они дошли до озера. Сугробы на берегу лежали гораздо мощнее, чем на дорогах, и лёгкая обувь Леонида размокла.
— Знаете, я вспомнила! — сказала Адель. — У нас наверху, в корпусах, есть мастерская. Может, чего и завалялось?
— Не думаю, что там есть поэтизатор. Вещь редкая, производится на заказ.
— Идёмте! Я живу как раз недалеко, на противоположной стороне.
— Пожалуй, тепло не помешало бы.
Егоров согласился больше потому, что ноги промокли, и он почуял, что начал простывать. Конечно, запас модификанта-гардемарина препятствовал разного рода заразе. Но после частых перелётов в таком климате любой может начать сморкаться. Кот пару раз жалобно голосил по поводу холода, и тёплое место казалось как нельзя кстати.
Они повернули слегка направо и пересекли половинку восьмёрки поперёк, вышли на дорогу. Вдали, ближе к пригорку виднелся ещё один небольшой посёлок — пара фургончиков и десяток шалашей в окружении полусотни овцебыков. За ними в сумеречное пространство кочевий светили окна пятиэтажного корпуса, растянувшегося на пару сотен метров.
Поднялись по лестнице на пятый этаж, Адель пару раз здоровалась с прохожими. За скрипучей дверью мастерской сидел безобразный, худой китаец неопределённого возраста с кучей потёртых имплантатов на лице и конечностях. Кибер-моди — не то народность, не то движение за максимальное изменение тела и кибернетизацию сейчас практически вымирало, заменившись биомодификацией. Кое-где подобные эксперименты даже были под запретом. Парня окружали кучи полок с разной снедью: и стенные панели имперского челнока, и терминалы десятка сортов, размеров и разных возрастов, и куча деталей