Скоро они пересекли границу облаков, и внизу показался прямоугольник космодрома, окружённый километрами разбегающихся небоскрёбов в торговых кварталах. Егоров почувствовал, как пропала и вернулась сила тяжести — это в паре километров от космодрома отстегнулась упряжка с востроскручей, которую переместили наверх. Теперь она не создавала искусственной гравитации, а лишь тормозила падение челнока, словно на невидимых цепях удерживая его.
Егоров снова взглянул в иллюминатор. Шёл снег. Тысячи посадочных зон, на которые был разделён космодром, подсвечивались разными огнями. Красные горели над занятыми зонами. Жёлтые — над зонами, занесёнными снегом и находящимися в состоянии очистки. Зелёными оставалось меньше четверти. Вдруг снова резко понесло вниз, как на аттракционе с горками, потом снова вверх. Видимо, это упряжка отцепилась от челнока в сотне метров от поверхности, а затем сработали тормозные движки. Народ вокруг стал возмущаться, кого-то стошнило. Вот, называется, похвалил орбиталку, подумалось Егорову. Уже давно не встречались вострокручи-посадочники, которые боятся касания с почвой. Наверное, какие-нибудь дворняги или помеси с рязанской породой.
Глянул на планшет и проложил маршрут до указанного адреса. Поднял воротник своей лёгкой куртки и вышел из челнока одним из последних. На улице было значительно ниже нуля. Народ закутался в термокуртки и неторопливо побежал в разные стороны. Большая часть, как сделал вывод Егоров — в сторону вокзала. Выбора не оставалось, и он побежал вслед за всеми. Тротуар от посадочной зоны был расчищен, но ближе к середине снега становилось всё больше. Ботинки промокли от взмешенной толпой снежной жижи, отчего становилось ещё холоднее. Нет, конечно, отставной гардемарин видел зиму не первый раз и учился в своё время преодолевать и такой климат. Но за последние десять лет его жизни случаи, когда ему приходилось находиться в холодных районах, можно было посчитать по пальцам одной руки.
Подошёл к информационному табло, потоптался на месте, нашёл нужный рейс, ведущий в Солнечный регион. Рядом с табло Егоров заметил автоматический магазин тёплой одежды. Посмотрел цены и присвистнул — самая дешёвая куртка стоила полторы тысячи. Привычная скупость одержала верх, и Егоров пошёл к перрону в лёгкой куртке.
Ждать пришлось недолго, поезда ходили каждые десять минут. Вагон был поизношенный, отапливаемый, со столиками, экранами и прочим, но со сквозняком. У входа стоял автомат с кофе, через пару минут пути Егоров не выдержал, подошёл и взял кружечку. Сверил сумму на терминале.
На счету оставалось двадцать пять тысяч семьсот кредитов.
Пейзаж за окном, несмотря на непривычную погоду, был вполне приятный. За небоскрёбами торговых и офисных зданий, окружавших космопорт, начинался район малоэтажной застройки. Домики перемежались огромными парковочными башнями для востроскруч и спиральными фермами для личного транспорта. Вдали виднелся темнохвойный лесок — не то реликтовый, многовековой, не то лесопосадки.
— Научи этот народ существовать в четырёх измерениях, он и там построит маленькие домики с сельским туалетом, — вырвалось из уст Леонида, вызвав неодобрительный взгляд у сидящей через проход пожилой дамы.
После того, как поезд залез в тоннель и вылез из него, Егорову пришлось прищуриться — тускловатое тюменское солнце здесь пекло во всю мощь. Облака со снегом остались где-то позади. Теперь они ехали по длинному склону вниз, в широкую долину, раскинувшуюся среди заснеженных гор. От трассы на десятки километров вниз тянулись аккуратные невысокие многоэтажки ярких цветов. Окружавшие деревья с разноцветными кронами добавляли ощущения уюта к пейзажу этого спального региона. И зря УСП считают отсталой провинцией, подумалось Егорову, раз даже на такой окраине, как Тюмень, есть такие свежие и цивилизованные места. Конечно, технология возвдения древняя — не умные районы, не кварталы-трансформеры и не купольные небоскрёбы, а всего лишь дома, но сердце отогревшегося поэта всё равно оказалось к ним не равнодушно. Сочинилось новое короткостишие:
«Посеяло солнце в Тюмени районы…»
Зима. Деньги не пахнут
Егоров сверился с картой, написал Вольдамару о том, что выходит. Тот ответил, что всё приготовлено и напомнил, что следует искать тридцатый дом.
Выходить в холод не очень хотелось, но Егоров решился и направился к выходу. Платили здесь, как и часто на общественном транспорте, на выходе, прикладывая карту сначала к глазам, потом к терминалу. Вместе с ним вышел хмурый высокий юноша с белыми, как снег, волосами. Варшавец, подумал Егоров — народность редкая что здесь, что в центральной полосе Союза. На перроне, как ему показалось, было немного теплее, чем на месте посадки. Такое чувство, что в микрорайоне, зажатом в ущелье, поддерживали искусственный климат. Но слякоть вперемешку с опавшими листьями всё ж не давали забыть о том, что зима близко. Егоров посмотрел планшет и местное время. Зацепил взглядом характеристики планеты. Сутки здесь длились тридцать шесть часов, а вот дней в году было всего двести восемь.
Автомобилей и леталок на улочках виднелось не так много. Жужжащие курьерские квадрики и толпы людей на велосипедах вокруг поднимали настроение. После суровой «Тавды» все прохожие, живущие в цивильных новостройках, воспринимались как культурные, воспитанные люди.
Тридцатый номер прятался за шеренгой разноцветных домов, стоящих близко к монорельсовой магистрали. Вместе со своим соседом, тридцать вторым домом, он выделялся среди скрывающих его высоток. Облупивший фасад, небогатые, а то и вовсе отсутствующие голографические наличники на балконах и деревянные двери парадных создавали общее ощущение запущенности. Никаких видеофонов на двери не оказалось. Егоров для проформы переспросил Вольдемара через планшет — правильно ли он идёт. Тот не ответил. Зашёл в подъезд — подъехавшая лифтовая кабинка открыла только одну дверцу из двух. Егоров протиснулся внутрь, набрал номер квартиры — сорок пять. Лифт, натужно скрежеща механизмами, закрыл работающую дверцу, развернулся на круге, подполз к шахте и полез наверх. Открылся в тамбуре перед квартирой, захлопнул дверцу и поехал обратно. Егоров оглянулся назад и отшатнулся — дверцы в лифтовой коридор не закрывались, и через метра три зияла пасть шахты.
Дверь в квартиру в тамбуре оказалась открытой. Доносился детский плач и голос из видеоновостей. «Курс ведра дефлюцината марки Урал по итогам торгов на