У Клячина вообще подход интересный. Он готов спокойно жертвовать малым ради бо́льшего. Что там какие-то пацаны, хоть они трижды штурмовики, хоть чертовы командос, когда товарищу старшему лейтенанту госбезопасности нужно со мной поговорить. А ему реально это нужно. Иначе он не засветился бы в «Кайзерхофе». Видимо, именно на данном этапе событий, Николай Николаевич кровь из носа должен что-то мне сказать или передать.
— Не подскажите, как пройти в библиотеку? — Громко поинтересовался я в спину штурмовикам, которые уже целенаправленно входили в сквер.
Ну да, вопрос — тупее не придумаешь. Однако, как не раз бывало в новой жизни, напряжённая ситуация вызвала у меня крайнее неуместное веселье. Прямо по классике. Ночь, улица, фонарь… аптеки нет только. Есть лишь пятеро агрессивных парней и я. А еще в кустах есть Клячин.
Не то, чтоб мне стало жалко фашистов. Просто… Их смерть будет глупой, что ли. Она не изменит хода будущего. Ну, если только один из штурмовиков не является человеком, играющим важную роль. Что очень маловероятно. А проблем данная ситуация может принести.
И да, я реально считал, что ребятушки очень скоро скончаются. Дядя Коля для того их в сквер и заманивает. А что? Сошки они мелкие. Сильно шума из-за них скорее всего никто поднимать не будет. С другой стороны, какой-никакой, а все же враг. Приятно убить пятерых фашистов.
Парни, услышав мой идиотский вопрос, замерли, развернулись и бестолково уставились на меня, соображая, это они настолько пьяны, что им мерещатся вот такие дураки, или я настолько пьян, что совсем утратил чувство самосохранения.
— Ты кто такой? — Очнулся, наконец, Карл.
Ну, естественно, он. Заводила и лидер.
— Да я вот смотрю, стоите посреди улицы и некрасивые разговоры ведёте. Громко. Пытаюсь врубиться, в чем смысл. Что с вами не так. Разве в штурмовики теперь берут глупцов? Глупость — главный критерий?
Физиономии у парней вытянулись. Они явно пытались сообразить, о чем идёт речь. Не по смыслу, конечно. Смысл вполне понятен. Подача их озадачила. Ребятушки не могли никак понять, это я их оскорбляю или просто хочу самоубиться.
Германия, Берлин, апрель 1939 года
Клячин Николай Николаевич всегда знал, в нем есть нечто особое. То, что отличает его от остальных людей. То, благодаря чему, он до сих пор коптит это небо, несмотря на все события, которые вокруг него происходят. Злая, голодная жажда жизни. Вот, как это называется.
Коле было восемь лет, когда он заблудился в лесу. Смех один, сын лесника и заблудился. Отец узнает, выпорет вожжами так, что спать на животе придётся всю неделю. Поэтому когда Коля, в то время носивший фамилию Разинков, понял, что не может сообразить, в какую сторону идти, чтоб выбраться к отцовской сторожке, он испугался. Причем, испугался не приближающегося вечера, хотя в их краях темнело быстро, а леса такие, днем потеряться можно, он испугался батиного гнева. Проще стаю голодных волков встретить.
Отец у Николая был суровый. Никогда Коля не видел его улыбки и не слышал от него доброго слова. Но зато Коля очень хорошо научился определять состояние бешенства, которое появлялось у родителя из-за выпитого самогона, чудесным образом возникавшего в сторожке после каждой поездки в село.
Николай Митрофанович Разенков был хорошим лесником. Тут, конечно, ничего не скажешь. Он охранял вверенный ему обход, отлично знал границы своего обхода, тщательно уберегал его от захвата, перенесения меж, от пожаров, допускал рубку леса только по билету от лесничего, строго соблюдал порядок пользования лесом, пресекал незаконный выпас скота, порубку, охоту. О любых нарушениях Николай Митрофанович сразу же доносил объездчику или лесничему. Он хорошо выполнял свои обязанности. Но вот с семьей…
Тут, прямо скажем, не задалось. Братья и сестры маленького Коли умирали в детстве от всевозможных хворей. Коля тоже должен был умереть. Так говорила его мать, маленькая, высохшая, забитая жизнью и крепкой, суровой рукой отца, женщина. Но Коля выжил. Он цеплялся за свою жизнь, как оголодавший от долгих скитаний спутник за корку плесневелого хлеба. Так было и в тот раз, когда мальчик заблудился в лесу.
Почти сутки он бродил между деревьев, упорно пытаясь найти верное направление. Однако, ничего не получалось. Будто его нечистая сила водила кругами.
А ночью, когда Коля устроился для сна под большим, старым деревом, пришел волк. Молодой, неопытный. Будь это матёрый зверь, вряд ли Коля остался бы жив. Тем не менее, волк решил, что Коля — враг. Голоден ли он был? Скорее нет, чем да, но все равно напал.
Николай Николаевич и сейчас, спустя много лет, хорошо помнил ощущение, которое испытал тогда. Саму схватку почти забыл, а вот ощущение помнил. Жажда жизни. Выстоять любой ценой. Вроде бы, он рвал того волка зубами. Рычал, не хуже самого зверя, и рвал. При этом ухитрился схватить палку, а потом воткнуть ее волку в морду. Это все было словно в каком-то тумане.
Утром Коля вернулся домой. Волка он тоже притащил.
Отец не сказал ни слова. Взял вожжи, как и боялся Николай, а потом выдрал его. За то, что шлялся неизвестно где. На мертвого зверя батя даже не глянул.
Все изменилось в 1917 году. Коле исполнилось уже девятнадцать. Он должен был принять отцовскую должность и отцовские обязанности. Другого варианта даже не рассматривалось. Колю уже зачислили на службу и он почти три года помогал отцу. Матери к тому моменту не стало. Она умерла. Высохла окончательно. Сейчас Николай Николаевич даже не смог бы назвать дату ее смерти. Это произошло как-то тихо, незаметно. Просто однажды отец взял лошадь, запряг ее в телегу, положил туда завернутое в холщевину тело и уехал в сторону села.
Революция изменила все. Когда в их глубинке стало известно о смене власти, отец, который по-прежнему был крепким и суровым, пожал плечами.
— Паны дерутся, у простого лю́да только чубы горят. Не наше это дело. Пусть там сами разбираются. Нам есть, чем заняться.
Но именно в тот день Коля вдруг понял, пора уходить. Нутром почуял, этот ветер перемен принесет ему что-то очень важное. Поэтому ночью, пока отец спал, Николай тихо выбрался из дома, прихватив материн крест, который лежал завернутым