— А может быть и так, — пробормотал Олег. После накрыл лицо ладонями и выругался: — Черт…
Ожесточенно растерев лицо, он опустил руки на подлокотники кресла и задумался над словами Степана. Мог и вправду хамелеон захватить Михаила Воронецкого, а Глафиру использовать, как прикрытие? Если Светлины это они, в чем Олег уже почти не сомневался, то кто придумал изменить фамилию? Кто придумал назваться супругами, будучи родными братом и сестрой?
Для вторженца степень их родства роли не играет, и ему легко называться, что женой, что мужем, смотря, под чьим ликом он прячется. И это ему необходимо скрыться от преследователей, которые пойдут по следу. А вот второму родственнику, если он не видит нужды в том, чтобы скрыть личность, это неожиданное супружество должно претить.
Поерзав в кресле, Котов устроился удобней, и шепнул:
— Итак…
Итак, как они вчера вели себя? В общем-то, естественно. Софья… или Глафира? Она была искренна в проявлении эмоций, фальши Олег не уловил ни разу. Максим или Михаил был насторожен и сдержан. И это всё ничего не доказывает. Любой муж отнесется с подозрением к незнакомцу, который подсел к его жене, пока она была в одиночестве, а после еще и стал навязывать себя под соусом извинений. Да, отношение молодого человека к нечаянному знакомцу понятно, впрочем, и как брата, а не только мужа.
Олег недовольно покривился, поняв, что уходит с пути, по которому намеревался идти. Сейчас он опять гадал, с кем провел вчерашний вечер, но не это занимало его, а поведение каждого из «супругов», особенно, когда они общались между собой. Что было примечательного?
— Светлин запинался, — прозвучал в тишине квартиры уверенный голос Котова.
Да, запинался несколько раз за вечер. В основном, это было при обращении.
— С… Соня, — повторил вслух Олег. — С-с-соня.
Именно так, он шипел. И днем он тоже шипел, когда бранился с «женой» в парке. И если тогда это можно было списать на злость или раздражение, то в театре и в ресторане Максим-Михаил был спокоен. Он успел расслабиться и вел себя вполне приветливо, но прорывалось вот такое шипение несколько раз, когда он обращался к Соне-Глаше.
— С-с… — снова прошипел Котов. — Сестрица?
Вполне возможно. Когда он говорил: дорогая, душа моя и голубушка — никаких оговорок не было, хотя… Нет, разок вроде было.
— Г… голубушка, — прошептал розыскник. — Глаша?
Да, он шипел, когда в обращении первой была «с», и на «г» один раз запнулся.
— Не факт.
Не факт, но буквы показательны. И раз так, то ему было неловко всё это супружество и обращение к сестре, как к жене. А вот она чувствовала себя свободно. Ей неудобства игра в супружество не доставляла… если, конечно, это игра. Однако и она один раз запнулась.
— Ми-илый, — растянул Олег слово, повторив за воспоминанием. — Миша?
Оснований так растягивать слово у Софьи-Глафиры не было. Она всего лишь попросила передать ей что-то, однако растянула. Забылась? Может, и так. Да, вполне возможно, если чувствовала себя легко в компании незнакомца, а она точно не напрягалась. Слушала с интересом, переводила взгляд с одного собеседника на другого, смеялась, где это было уместно. Не кокетничала и не смущалась без повода. Да, она была естественная в большей мере, чем ее «супруг».
Котов поднялся с кресла, заложил руки за спину и прошелся по гостиной. Всё, что он сейчас вспомнил, и что должен был отметить сразу же, если бы не плавал в розовой дымке, навеянной очарованием собеседницы, всё это лишний раз подтверждало, что супруги, скорее всего, никакие супруги. И что они те, кого разыскивали напарники из иномирного Ведомства, но не вскрывало личности хамелеона.
Если исходить из всех предыдущих соображений, то ничего не изменилось, и вторженец скрывается под личиной Глафиры Воронецкой. Она оказалась в лесу, когда произошел прорыв, вернулась домой утром следующего дня, домочадцы в один голос говорят об изменившемся поведении.
Они с братом отправились в Петербург. Если ради посещения врача, то к нему они попали. Явно не искали, а воспользовались случайным знакомством, так и оказались у Ковальчука. То есть брат привез сестру к психотерапевту после того, что с ней произошло. И логично, что не обратились к местным докторам, а поехали туда, где их никто не знает.
Но зачем-то назвались супругами… зачем? Смысл скрываться есть только от возможного преследования. Кого боятся? Того, с кем Глаша встретилась в лесу или же розыск?
— Кто же из них захотел сменить имя?
Впрочем, мог пожелать и Михаил, хотя бы ради того, чтобы в будущем не всплыла история с психотерапевтом. Да, это вторая причина, по которой могли изменить не только имя, но и назваться супругами. И это опять ничего не меняет, если только…
Котов остановился у стены, сполз по ней на пол и, усевшись, подтянул к груди колено, уместил на него руку и прикрыл глаза. Хорошо, если подмена настоящего Михаила, как говорит Степан, произошла в дороге, то его помыслы отвести сестру к доктору, достались и хамелеону. Почему тогда вторженец не отказался от них?
Хотя бы потому, что во время посещений Федора Гавриловича он остается один и свободен в своих действиях. Впрочем, именно Михаилу проще покидать сестру, для этого может быть сколько угодно предлогов. Та же деловая деятельность. А вот Глаша такой свободой не обладает, брат не позволил бы ей в одиночестве бродить по Петербургу.
Его волнение было отчетливым, когда он не нашел сестры там, где она должна была остаться. И о чем это говорит? Михаил — человек, и его эмоции подлинные. Михаил — хамелеон и отыгрывает эмоции, которые должен был испытать брат. Или же опасается, что она его выдаст, если знает, с кем соседствует. Но тогда вывод однозначен, именно Глафира является призвавшим. Иначе как бы она была спокойна, зная, кто с ней? А она спокойна.
Олег открыл глаза и мотнул головой, почувствовав, как опять увязает в трясине домыслов. Он усмехнулся и посмотрел на настенные часы, до четырех часов оставалось еще много времени, и он вновь задумался.
— Если хамелеон все-таки Михаил, то либо Глаша призвала его,