– Нет. Не желала. Боялась его, это да. Но смерти он не заслужил. Хорошую трёпку разве что, ну да её он и так получил.
– А шляхам? Тэм, кого привёл Змэй?
– Я просто хочу, чтобы они ушли, – прошептала травознайка.
Шатай коснулся губами её темени.
– Вот поэтому.
– Что?
– Поэтому я люблю тэбя, аэрдын.
С навеса тонкими струями стекала вода. Ещё немного – и струи станут каплями, а там и вовсе пропадут. И тогда попрятавшиеся от непогоды люди снова превратятся во врагов и друзей. Шатай подставил под струю ладонь, набрал пригоршню и плеснул себе в лицо.
– Всё жэ плохо, что ты нэ уехала с Посадником, – сказал он.
– Ты тоже не уехал.
– Тогда этот наш… – он криво усмехнулся, – погиб бы.
– Да.
– Он хотэл остановить бой в одиночку. Но нэ знал главного.
– Чего жэ?
– Что змэе надо рубить голову. – Шатай отстранился, но продолжил сжимать плечи Крапивы, словно это придавало ему сил. – Много раз мы с ним рэшали, кто храбрэе или умнэе. Но забыли о главном: Рожаница оставила нам своих дочэрэй. И слушать нужно их. Поэтому я расскажу, что задумал, а ты рэшишь, пойдёшь ли со мной.
Всё, чем Змей унизил Степь, в стократ усилилось и вернулось к нему. Ожог, схожий с теми, что оставляют листья крапивы, не разлился по коже, а проник до самых костей, отрывая от них мясо. Тот, кого боялись и ненавидели, орал и плакал, как мальчишка. А аэрдын лишь крепче прижималась к нему обнажённым телом, и оно дарило не наслаждение, а новые и новые волны боли.
– Заслужил, – прошептала травознайка, и синие глаза её полнились не страхом, нет. Торжеством!
Стальная стрекоза вспорола кожу. Пол окрасился алым, а лицо Шатая – ликованием. Лезвие ножа выскользнуло из раны лишь для того, чтобы вонзиться вновь. Он готовился бить снова и снова, пока труп Змея не превратится в бесформенное месиво, пока не исчезнет всё, напоминающее – когда-то и он звался человеком, и у него была мать. Но Змей не зря слыл умелым воином. Он вырвался из объятий подлой девки и пихнул Шатая так сильно, что худощавое тело впечаталось в кожаную стену шатра, а та, прогнувшись, снова выбросила его вперёд. Нож упал меж противниками. Однако воины, заслышав возню, не вбежали и не выручили господина: Змей славился жестоким нравом и мешать ему учить уму-разуму рабынь никто не посмел.
– Я убил своего отца и братьев. – Тяжело дыша, Змей поднялся в полный рост. Из раны чуть выше пояса струилась кровь, а тело в тех местах, где касалась его аэрдын, напоминало освежёванную тушу. – Я не доверился бы ублюдку, которого принесла неизвестная шлюха.
Шатай тоже вскочил.
– Правэльно. Потому что этот ублюдок убьёт тэбя!
И вновь кинулся на отца. Один и второй потянулись к клинку, но столкнулись и завозились, пачкаясь в крови. Шатай мазнул по рукояти кончиками пальцев, Змей придавил его руку сапогом, удар – и вот уже нож недосягаем для обоих.
– Её звали Нардын, и она была моей матерью! А ты убил её! – прохрипел шлях.
Змей ответил:
– Твоя мать была шлюхой и получила то, что положено шлюхам! Твою девку ждёт то же самое!
Копошащийся клубок тел всего меньше походил на отца и сына. Одинаковых ликом, теперь их незримой пуповиной связала ещё и общая ненависть. Чем окончится противостояние? Умрёт ли Змей или лишь переродится в сыне, когда тот познает истинный вкус крови?
Грудь Крапивы тоже покрывала горячая липкая кровь. Словно в отместку за ожог, Змей и девке оставил метку. Аэрдын рванула в темноту, поглотившую оружие, поскользнулась, упала на живот и снова поднялась. Всё существо её противилось – оборвать жизнь, чтобы спасти другие. Разве могут справедливые боги сплести подобное полотно судьбы? Но случается и так, что кровь рождает жизнь, а для того, чтобы выпустить в мир нечто новое, требуется разрезать пуповину… или отрубить змее голову.
Когда до ножа осталось всего ничего, наперерез Крапиве кинулась тень. Быстрая, как степная кошка, и такая же жестокая.
– Нет!
Но верная рабыня Лада, двумя руками неумело сжимая оружие, уже неслась к своему господину.
Они оба лежали на полу. Шатай хрипел в объятиях отца, глаза его налились кровью и закатились, ногти тщетно царапали мощные предплечья Змея. Большой Вождь рыкнул на Ладу:
– Ну! Живее!
Вот сейчас чиркнет лезвием по горлу – и не станет дерзкого юнца, поверившего, что сможет одолеть грозу Мёртвых земель. Крапива спешила к ним: хоть собственным телом закрыть мужа, хоть как… И не успевала.
Впервые с того далёкого дня, когда потеряла свободу, Лада поглядела на хозяина сверху-вниз. И она выполнила приказ – протянула ему нож. Вот только не вложила в протянутую ладонь, а вонзила в шею под ухом.
– Он нэ станэт таким, как ты! – крикнула она, выдернула и вонзила нож ещё раз. А после ещё и ещё… – Он нэ станэт таким, как мы, – повторила она едва слышно.
Брызги взлетели в потолок чёрными звёздами, а остальные рабыни разом обезумили. Они завизжали и бросились на умирающего. Изголодавшиеся смрадники, и те рвали добычу когтями и клювами не так жестоко, как разъярённые женщины. Крапива обмерла, не в силах оторвать взгляда от творящегося ужаса. Отвернулась лишь тогда, когда Шатай, кашляя, увлёк её к выходу.
– Идэм…
Покрытая чужой кровью, наспех завёрнутая в грязную рубаху, Крапива вместе с мужем вышла из шатра. Невесть что ждала она увидеть после смерти злодея. Сияющее солнце? Зеленеющие травы? Холм со священной липой, вернувшийся на своё место?
Шатёр по-прежнему окружали шляхи – воины, которых Змей привёл к границе, чтобы убивать. Лишённые ласки женщин и изгнанные в непогоду, всего меньше они готовы были убраться восвояси, с вождём или без него. Однако ж вид сына Змея привёл их в замешательство.
Шатай выпрямился и обвёл взглядом воинов, что стекались всё ближе к шатру, но заговорить не успел. Следом за ним выскочила рабыня, давно позабывшая собственное имя и звавшаяся Ладой. Она походила на ведьму – исступлённо хохочущую, одичавшую, свободную.
– Змей мёртв! – прокричала она и сжала окровавленной рукой запястье Шатая. – Славьте нового вождя!
В небе громыхнуло так, что земля вздрогнула, а затем… дождь прекратился. В повисшей тишине кто-то несмело пробормотал:
– Славься, Рожаница… Славься… – Затем голос набрал