Мама опаздывать не любила и явилась через пять минут, с потертым пакетом в руках, просияла, увидев торты. Василий Алексеевич вручил ей их, пакет она поставила на резиновый коврик у ног.
— Домой? — спросил отчим и добавил: — Начало четвертого.
— Сперва домой, нужно кое-что захватить, потом, если можно, — к дому Ильи, — сказал я, уверенный, что, задобренный тортом, отчим был готов на все.
И не ошибся.
— Поехали. У тебя мало времени, раз елка в шесть, — поддержал меня Алексеевич.
— Паша, а ты не обнаглел? — возмутилась мама тому, что я загонял ее возлюбленного, но отчим отрезал:
— Все нормально. Друг другу надо помогать!
Он и правда от всей души старался мне помочь, расспрашивал, что я задумал, говорил, что подарки учителям — это правильно. А еще он утром и вечером гулял с Лаки, приучал его к улице. Маму же мои дела интересовали мало — чем бы дитя ни тешилось. Я рассказал все как есть, умолчав лишь о том, что это — моя инициатива и мои средства. Пусть думают, что мы скинулись всем классом.
Дома я захватил «сникерсы» и жвачку, три пачки кофе любимым учителям: Еленочке как классной руководительнице, Верочке и англичанке, Илоне Анатольевне — если они будут в школе, конечно.
После торжественной части — выступления Деда Мороза и пьесы со спасением Нового Года — планировались посиделки классами, а с восьми до девяти — дискотека. В отличие от остальных ровесников, это мне было совершенно неинтересно, даже отвращение вызывало.
В начале пятого Алексеич привез меня к подъезду, где находилась база, и вызвался донеси поклажу, я поблагодарил его и сказал, что дальше — сам. Навьючился пакетами и спустился в подвал, откуда доносился смех.
Голоса стихли, когда хлопнула входная дверь. Навстречу бросились Борис и Ян, брату я дал торт — он аж крякнул, Ян забрал два пакета, и под аплодисменты мы вошли в освещенное помещение под пристальными взглядами нарисованных Шварценеггера и Шреддера.
Лихолетова сразу же сунулась в пакет, который Ян поставил на пол. Там были разные конфеты.
— Ого, это нам сожрать? — Она сразу же вытащила одну и принялась разворачивать.
— Тпр-р! — крикнул я. — Отставить обжираловку! Это для всех. В смысле, в класс.
Отодвинув пакет, я высыпал две пригоршни конфет.
— Вот так можно.
Гаечка прищурилась:
— И Баранова будет жрать? И Желткова с Карасем? А не слипнется у них?
Я высыпал еще пригоршню, потом еще, и она угомонилась, схватив несколько конфет.
— Будет азартно, вам понравится, — пообещал я.
Глаза у всех загорелись. Ко мне бочком подошел Ден Памфилов и изобразил лиса, его просящий вид говорил: если ты не расскажешь, я умру прямо сейчас! Я трепещу от предвкушения.
— Колись, — толкнула меня в бок Алиса. — Я-то все равно ничего не увижу.
— А ты приходи, — сказал я и обратился к младшим: — Все приходите. Скажу, что вы скинулись на подарки и хотите поучаствовать. Потом… поймете когда, пойдете домой.
— Класс! — воскликнул Ян, подпрыгнув на месте.
У них праздник был вчера и вроде бы прошел дежурно, а тут наметилось приключение.
— Маски как, готовы? — спросил я, и Борис водрузил мне на голову маску Ээха, Гаечка протянула зеркало, Памфилов воскликнул дурным голосом:
— Это я, добрый Ээх!
Из зеркальца на меня таращилась двоеротая зеленая морда с хоботом вместо носа и рогами, причем второй рот был открыт, и там виднелись зубы.
— Боря — мастер! — резюмировал Илья. — Алиса — мастер, что склеила некоторые маски.
— А остальные маски где? — спросил я.
— Это сюрприз для каждого, — с гордостью заметил Боря.
— Понял. Сюрприз на сюрпризе, — кивнул я. — Вы готовьтесь, а мне в школу надо, а то ничего не получится. Торт принесете в класс и не вздумайте сожрать!
— Так точно, босс! — воскликнул Памфилов.
Я оставил пакеты с конфетами и колой.
— Илья, только тебе вера есть. Отнесешь в класс?
— Конечно. Давай, беги, меньше часа до начала осталось.
— Боря, я взял твой фотик, купил кассеты — ты не против?
Брат, конечно, не обрадовался, но возражать не стал.
Подхватив пакеты с подарками, я рванул к школе.
Еще на дороге было слышно, как настраивают оборудование: «Раз-раз-раз… Как слышно? Раз. Раз». Зазвучала и сразу же оборвалась музыка. Бедным одиннадцатиклассникам нет покоя, ведь за аппаратуру отвечают парни из старших классов, вот они и диджеят тут уже неделю.
В голове вертелась песня Чижа: «В каморке, что за актовым залом, репетировал школьный ансамбль». Она или вот-вот должна появиться, или ее уже знают. Скорее бы, грустно без Чигракова… И тут ка-ак грянет: «В каморке, что за актовым залом» — аж на душе посветлело, и я ускорил шаг.
Школьный двор ночью таинственен, если не сказать сакрален. Освещенный оранжевыми фонарями, он намертво впечатан в детство, в наивные праздники, которые я так не любил еще год назад.
Память наслоилась одна на другую, и я ощутил дежавю. Вот я иду и смотрю — и своими глазами, и вроде как со стороны — на парней в курилке, на мелькающие силуэты за окнами школы. Если подойти поближе, кажется, что доносится цокот каблучков молоденьких учительниц. Такое все далекое и… реальное.
Елку, то есть сосну, обычно наряжали в спортзале, украшали стены самодельной мишурой из цветной бумаги, вырезанными снежинками, когда девчонки соревнуются, чья снежинка изящнее. Вспомнилось, как мы с Наташкой клеили гирлянды и цепи из цветной бумаги. Для школы мелкота занималась рукоделием на уроках труда, а старшие шили кукол, расписывали майонезные баночки, помещая внутрь фигурки — и получались настоящие шедевры.
Всегда, даже будучи взрослым, любил наряжать ёлку. Есть в этом некое таинство, праздник будто обретает плоть. Школьную елку украшать мне не доводилось ни разу. Наверное, это делают учителя, не привлекая детей.
Пройдя школьный двор, я отворил дверь, которая казалась особенно тяжелой, и вошел в школу. Из спортзала доносились голоса, в основном женские, гремела музыка, все тот же «Чиж». Сперва я подергал ручку директорского кабинета — хотел вручить подарок, но было закрыто, и я направился на звук, ускоряя шаг.
В галерее, соединяющей столовую с основной часть школы, мне встретилась Еленочка, уставилась удивленно.
— Ты чего так рано? Что в пакетах, надеюсь, никакого спиртного?
— Здрасьте, нет