Смерть старого знания
Старый мир высшего и среднего образования умер. Сегодня преподавать по старым правилам, когда некий профессор задает своим студентам обязательный к выучиванию корпус текстов, дат, цитат и проч., означает заниматься некрофилией. Наш мир изменился, и мир и методы образования, если они стремятся быть современными, должны не плестись в хвосте, стараясь успеть за изменениями во внешней среде, а стать механизмом таковых, чтобы самим влиять и определять масштаб и направления этих изменений.
Мы помним из нашей недавней советской истории, что в 1930-х гг. была в ходу идея о создании «нового человека», советского человека нового типа, что отчасти, надо признать, было сделано. Не столь важно сейчас, насколько хорош или плох был тот новый человек. Важно, что его создали из материала будущего времени. Это был проект, полностью вброшенный в будущее. Поэтому на тот момент он оказался удачным в том смысле, что отвечал духу эпохи, для многих страшной и для многих фатальной. Сегодня мы стоим перед той же задачей: создать нового «нового человека», сдедать его из нынешнего поколения студентов и из самих себя.
Успешное образование сегодня должно, на мой взгляд, включать как минимум три непременных аспекта:
Если речь идет о гуманитарных науках, то готовить сегодня нужно в первую очередь универсального специалиста.
Раньше даже на гуманитарных факультутах, которые казалось бы самим своим названием подразумевают широкую образованость (знание языков, истории идей, культур и т.п.), предпочтение отдавали все же узкой специализации. В США и Европе дело с этим обстоит плохо, поскольку все университеты заточены на «узкого специалиста». Америка к тому же страна трендов, т.е. во многом узкие специализации определяются культурной модой на то или иное явление: таковыми были гендерные и гей-исследования, постколониализм, этнология и проч., когда почти в одночасье многообразие культурных феноменов начинают рассматривать с какой-то определенной, модной сегодня точки зрения. В Европе в целом все еще гораздо хуже.
В США по крайней мере в рамках очередного тренда у вас есть определенная свобода действия. И что еще очень важно: в американской системе образования есть место для новых идей. Не все профессора, но все же немало тех, кто готов выслушать или прочитать вашу новую идею и с ней поспорить. В той же Франции это просто запрещено. Студент в этой стране, даже пишущий диссертацию, не имеет право высказывать новые идеи. Все, что от него требуется – это показать, насколько хорошо он или она усвоили мысли и тексты своего преподавателя, даже если последний бездарность или идиот. Не существует механизмов, позволяющих, например, студенту оспорить неверное решение преподавателя и доказать свою правоту. Сегодняшний французский университет (за редким исключением) больше похож на армейское подразделение, где командир всегда прав. В большинстве российских вузах, при всем несовершенстве и порой недостаточности средств, такое встречается редко. Жесткая иерархическая, если не сказать монархическая, система высшего образования, где студенты практически не получают положительных импульсов от преподавателей, не только крайне неэффективна, она наносит серьезный психический/психологический вред. Очевидно, что если вы не получаете положительного отклика, если блокируются ваши попытки сказать что-то новое, вы со временем хотите или нет научаетесь самоцензуре. Когда вам уже не нужно ничего говорить и вы сами знаете, что может пройти, а что нет. Именно на такой самоцензуре во многом строится университетское образование, вернее – добывание диплома об этом образовании. Человек, подвергающий себя самоцензуре, – это психический и интеллектуальный калека. Но таковы сегодняшние правила выживания в этой системе, и сопротивляться этому могут единицы.
И здесь я перехожу ко второму аспекту образования: сегодня студентов и школьников необходимо обучать психической стойкости. Давление университетской системы настолько велико, и это давление чаще всего настолько негативно, что выжить в этой среде способны только те, кто внутри себя формирует альтернативную систему, которая включает (или нейтрализует) этот внешний университет. Получается ситуация, похожая на ту, которая сложилась в СССР и в которой жили наши родители. С линией партии никто открыто не спорил, а на кухне эту партию презирали и стремились узнать и делать для себя что-то прямо противоположное. Чем такая ситуация может закончиться – мы знаем.
Поэтому, чтобы избежать подобного результата, необходимо с моей точки зрения, давать студентам максимум позитивных сообщений, которые отнюдь не заканчиваются хорошими отметками. Хорошие отметки – это как дорожные знаки, говорящие о том, что ты едешь согласно правилам. Но езда согласно правилам не означает интересной езды.
Интерес – главное, что должно отличать образовательный процесс. Во-первых, интерес сам по себе уже является позитивом и, во-вторых, интерес гарантирует уверенность человека в том, чем он занимается. И если интерес рождает позитив, то при правильном отношении к этому преподавателя в университетах (да и в школах) появятся гораздо больше психически стойких людей, которые смогут отвечать быстрой сегодня смене обстоятельств как профессиональных, так и социальных.
Сегодня в школах происходит смена учителей, за пару лет в одном и том же классе могут смениться два или три учителя, в университетах практически каждый год меняются курсы, меняется их содержание, проставляются иные акценты, возникают новые требования. На высшее образование сильно влияют рейтинги, индексы и всякие прочие этикетки, которые к самому процессу передачи знания не имеют никакого отношения. Но будучи вовлеченными в эти игры, часто из-за финансовых причин, университеты и школы сами того не ведая формируют у нас «клиповое сознание».
Курс на ту или другую тему, преподаватель, поиск в интернете ответов на заданные вопросы – все это клипы, которые сознание современного человека проживает почти каждый день. Но ведь меняется не только восприятие внешних факторов (курс, преподаватель и т.п.), меняется сам контент на когнитивном уровне. Простой пример: Октябрьская революция 1917, отношение к которой за последние тридцать лет менялось радикально, или пакт Молотова-Риббентропа, очередную годовщину которого широко обсуждали в прессе, в том числе и на Западе. Если раньше была более или менее принятая точка зрения на эти события, то сегодня, забив их в поисковике, вы получите десятки различных экспертных мнений, не говоря уже о мириадах высказываний обычных людей, которые благодаря