– Уйду отсюда и все забуду! – говорила я себе, но это уже был самообман, и я это прекрасно понимала.
А когда, на третий день после родов, грудь сильно заболела от молока, пришедшего ночью, я, не осознавая до конца, что делаю, пошла к дому Айно и громко постучала в дверь. Никто не открыл мне, тогда я толкнула дверь и вошла внутрь без приглашения. В доме никого не было. Я подошла к колыбели, подвешенной к потолку в спальне Айно, и заглянула в нее. Спящая девочка была, и вправду, прекрасна. У нее были светлые брови и ресницы, пухлые губки и курносый, слегка приплюснутый, носик. Я взглянула на маленькие, крепко сжатые кулачки, и прижала ладонь к груди – столько во мне было нежности к этому ребенку, что я не могла дышать.
Дрожащими руками я взяла из колыбели спящего младенца, завернула его в первое попавшееся одело и выбежала на улицу. Это был рискованный, необдуманный поступок. Я действовала, ведомая каким-то животным инстинктом – забрала свое самое родное, и мне тут же стало легче. Как будто камень упал с плеч. Окрыленная своим смелым поступком, я побежала к лесу. У меня не было плана, я не знала, куда я пойду, и что буду делать в лесу с новорожденной. Но я бежала вперед, подгоняемая страхом, что меня догонят и отберут дочку.
Грудь налилась молоком, оно теплой струйкой потекло по животу, просочилось сквозь платье. Девочка, почувствовав его сладкий запах, проснулась и закряхтела. Не зная, куда спрятаться, я внезапно вспомнила про избушку Никко. Добежав до нее, я тихонько постучала в дверь. Никто не открыл мне, и я опустилась на землю рядом с дверью. Через некоторое время рядом послышалось какое-то копошение.
– Тебя уже ищут. А как найдут – убьют, – как ни в чем не бывало, проговорил уродец, выползший из кустов, – почему ты не обратилась за помощью к Някке?
– Я не знаю, где он, – ответила я.
Толстые губы Никко искривились в неприятной улыбке. Девочка надрывалась от плача, и я почувствовала, что у меня трясутся губы, и того гляди, хлынут слезы из глаз.
– Я не прошу твоей помощи, Никко. Но мне некуда бежать. Позволь хотя бы покормить ребенка в твоем доме. Она голодная.
Никко странно дернулся всем телом, потом заполз в дом и оставил дверь открытой. Я пригнулась и вошла следом за ним.
***
Я едва успела накормить девочку, как с улицы послышался взволнованный голос Айно. Никко посмотрел на меня, и я отвела глаза в сторону. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я напугана. “Вот и все,” – подумала я. Глядя в нежное, розовое личико уснувшей дочери, я пыталась насмотреться на нее, запомнить каждую черточку.
Мне было очень страшно, но хрупкость и беззащитность маленького человека, спящего в моих руках, придавала сил. Я наклонилась к девочке, вдохнула ее запах и поняла, что мое сердце отныне принадлежит ей. Пока я сидела так на полу в темном углу, Никко открыл дверь и выполз наружу. До меня долетали обрывки его разговора с Айно. Я отчетливо услышала, как Никко пообещал матери помочь отыскать меня.
– Иди за ворота, я тоже тотчас же отправлюсь на поиски. Она не могла далеко уйти, – крикнул он.
– Я убью эту мерзавку стрекозу! – зло ответила Айно.
Спустя некоторое время Никко заполз в хижину и притворил за собой дверь. Он подполз ко мне близко, и я почувствовала его удушающе-кислый запах.
– Где же твой возлюбленный? Почему он не с тобой? Почему не спасает вас? – зло прохрипел он.
Я молчала. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы Някке, и вправду, появился здесь, защитил от всего и увел меня из Лаайниккена. Но его не было. Тогда, когда он мне был очень нужен, его не было.
– Скажи, Дана, – прервал мои тяжёлые думы Никко, – если я помогу тебе и ребенку, выведу вас отсюда, у меня появится хоть один шанс завоевать твою любовь?
Я вскинула подбородок и скривила губы.
– Ты что, думаешь, что чувства вот так просто продаются?
– Нет, но я думаю, что люди любят за что-то.
– За что, по-твоему, я любила Ника, человека, который, благодаря тебе, существовал лишь в моем воображении?
Никко захрипел, откашлялся, а потом заговорил.
– За то, что он всегда был готов помочь тебе, за то, что понимал тебя и скрашивал одиночество. Пусть даже через сообщения в телефоне.
Я пожала плечами и возмущенно спросила:
– Я вот никак не пойму. Откуда вообще у Хранителя Лаайниккена телефон, компьютер? Откуда здесь, в этой глуши, взялись интернет и сотовая связь?
Уродец грустно усмехнулся.
– Чем больше денег, тем больше возможностей. Так говорит моя мать. Очищение стоит немалых денег. Благодаря этому у нас есть многое.
– Налоговой на вас нет! Не духи, а сплошные предприниматели, – пробубнила я себе под нос.
Лицо уродца изменилось, в его круглых, выпученных глазах я увидела тоску.
– Видишь ли, любой родитель хочет для своего ребенка лучшего. Наша мать раньше была обычным человеком. Поэтому она воспитывала нас с братом, как обычных людей. Она обучила нас всему, а потом начала заботиться о нашем будущем. Да, мы оба с Някке – заложники Лаайниккена, но нам хорошо здесь. У нас есть все, что нужно для счастливой жизни. И если ты всерьез думаешь, Дана, что Някке уйдет с тобой отсюда, то ты глубоко ошибаешься. Ты далеко не первая его любовь, к нему почти каждый день приводят молоденьких девиц, и в добрую половину из них он ненадолго влюбляется.
Я задрожала и крепче прижала к себе младенца.
– Ты нарочно так говоришь! Ты специально хочешь настроить меня против Някке. Ты не можешь смириться с тем, что я люблю его, а не тебя. Знай же, что я никогда тебя не полюблю! Ты мне противен!
Я отвернулась к стене. Никко какое-то время смотрел мне в спину, а потом я услышала, что он отползает от меня. Остановившись у двери, он сказал:
– Те несколько дней, что мы провели на острове Соединения, были самыми счастливыми для меня. Спасибо тебе за них. Жаль, что тебя и твоего