Глава 7
Я приоткрыла глаза и сквозь ресницы посмотрела в серое небо. Лаайниккен. Какое странное название. Какое странное место. Какие странные события случаются здесь со мной, и какие странные ощущения оставляют внутри – слишком знаковые и фундаментальные, чтобы забыться, слиться в общий комок «прошлого».
А ведь расскажи мне о Лаайниккене еще пару месяцев назад, я бы не поверила в его существование, подумала бы, что это очередная сказочка, выдумка какого-нибудь фантазера-графомана. На больничных койках времени на чтение было предостаточно. Что-то серьезное я читать не могла – мозг под воздействием лекарств отказывался воспринимать информацию. Поэтому я досыта начиталась дешевых романчиков и незамысловатых фантастических историй про драконов и ведьм.
Да и к тому же, мы живем в эпоху компьютеров, гаджетов и умной техники. Человек покорил эту землю, завоевал ее. Так неужели есть еще в мире места, где могут обитать духи и существа, наделенными нечеловеческими силами и способностями? Теперь я знаю, что такие места есть, Лаайниккен – одно из них. Сама природа здесь наделена особыми силами и хранит в своих недрах много тайн и загадок…
Услышав рядом с собой шум, я повернула голову и посмотрела в сторону избушки. Ваармайя уже скинула с себя меховой тулуп и теперь ходила по поляне в одном платье, которое было таким длинным, что волочилось по земле. Она развела костер и что-то варила в котелке, подвешенном над пляшущим огнем. Наверное, это была уха, потому что все вокруг заполнил терпкий рыбный дух.
Я судорожно сглотнула слюну, в животе заурчало от голода. Я так давно не ела ничего, кроме холодной каши и сырых овощей, что, казалось, прямо сейчас могу выпить залпом котелок горячей ухи. А еще очень хотелось погреться у костра. Руки были ледяными, пальцы едва сгибались, а ногами я и вовсе не могла пошевелить – они так замерзли, что я их не чувствовала. Лицо же, наоборот, пылало огнем, и голова раскалывалась от боли. Я чувствовала себя одинокой, больной и разбитой.
Старуха не смотрела на меня, но сидящий с ней рядом огромный пес, сразу заметил, что я закопошилась, пытаясь выбраться из сетки. Он медленно подошел ко мне, обнюхал мое лицо и гавкнул. Этот неожиданный звук отозвался в моей голове пульсирующей болью, и я застонала. Пес залаял громче. Старуха обернулась, шикнула на него, вытерла руки о длинный подол платья и подошла ко мне.
– Ну, чего расшумелся?
Она наклонилась, просунула руку сквозь сетку и дотронулась до моего лба.
– Мда… – разочарованно вздохнула она, – боюсь, костями нам сегодня не похрустеть.
Я смотрела в маленькие, злые глазки старухи и не могла произнести ни слова. Лицо мое пылало огнем, ожоги на лице пульсировали и ныли, а губы будто склеились. Я закрыла глаза и снова провалилась в тяжелый сон.
***
Все то время, пока я лежала в горячке и была без сознания, меня преследовал запах ухи, которую варила Ваармайя. И вообще, рыбы были повсюду. Снилось, будто я иду по лесу, а они плавают в воздухе вокруг меня, лениво шевелят плавниками и хвостами – большие, покрытые блестящей чешуей, с застывшими глазами. Потом я шла по городу, но они поплыли за мной и туда. Мне было странно видеть рыб на улицах, между серыми высотками и горящими витринами магазинов. Я оглянулась, и вдруг увидела, что вместо людей вокруг тоже ходят рыбы, одетые в пиджаки и спортивные костюмы, короткие кожаные куртки и цветные шарфы. Это показалось мне забавным, я стояла посреди улицы и улыбалась всем этим рыбам.
А потом кто-то стал трясти меня за плечи. Я заворчала недовольно и нехотя открыла глаза. Оказалось, что никто меня не трясет, это я сама трясусь от страшного озноба. Я лежала на мягкой подстилке, укрытая несколькими одеялами. Вокруг было темно, приятно пахло дымом и собачьей шерстью. Повернув голову, я увидела возле себя два сверкнувших в темноте глаза. Пес поднялся, подошел ко мне и обнюхал мое лицо, а потом, громко зевнув, уселся рядом с моей лежанкой. Я испугалась, не зная, что может быть на уме у этого огромного зверя.
Вскоре скрипнула дверь, и темнота избушки смешалась с тусклым пасмурным светом, льющимся с улицы. Старуха Ваармайя подошла и, присмотревшись к моему лицу, поправила на мне съехавшие одеяла.
– Жар спал. А трясучка – это хорошо, это из тебя хворь выходит. Жить будешь, – проговорила она.
– Теперь можно и поужинать мной? – хрипло спросила я.
Шутка, судя по всему, как обычно, была неудачной. Ваармайя напряглась, лицо ее потемнело. Пес, почувствовав перемену в настроении хозяйки, вскочил на лапы и зарычал на меня.
– Если я увижу, что ты представляешь опасность для моих владений, стрекоза, то и глазом не моргну – съем! – сквозь зубы процедила старуха, а потом спросила, выпучив глаза, – Поняла?
Я кивнула. Движение далось мне с большим трудом, мышцы были напряжены и тряслись.
– Я пришла от Някке! – сказала я, – Если ты хоть пальцем меня тронешь, он убьет тебя.
Она помолчала, а потом горько усмехнулась.
– Някке? Убьет? Някке не убьет, кишка у него тонка. А вот ты… Ты, стрекоза, способна на все!
– Откуда ты знаешь, что я стрекоза? Я не говорила тебе этого.
– У тебя есть крылья и зубы. А еще ты похожа на свою мать.
– Ты знаешь мою маму, Ваармайя? – удивленно прошептала я, приподнимая голову.
При упоминании мамы, губы сами по себе расплылись в улыбке. Ваармайя внимательно посмотрела на меня и усмехнулась.
– Я знала всех стрекоз, деточка. Нет ни одной стрекозы, которая не прилетела бы на Лаайниккен!
– Хочешь сказать, я тут оказалась не случайно? – спросила я.
Старуха кивнула и отошла от меня. Ничего не понимая, я опустила голову на лежанку. Пес, убедившись, что я не опасна для его хозяйки, снова лег, положив голову на лапы.
– Ваармайя… – еле слышно прошептала я, – расскажи мне о стрекозах. Я ведь ничего не знаю ни о них, ни о маме, ни о самой себе. Все говорят о зубах и крыльях, но я ни разу их даже не видела!
– Расскажу, – ответила старуха, – вот только сначала напою тебя расслабляющим питьем, чтоб трясучка поутихла. Из-за тебя вся изба ходуном ходит.
Она подошла к печке, закинула в нее несколько поленьев и разожгла огонь. Вскоре до меня донесся запах трав. Ваармайя поднесла ко мне чашку, помогла приподняться. Я отпила маленький глоток. Кипяток обжег мне язык и горло, питье было горьким