"Ты справился," — сказал он, и в его голосе была та же холодная уверенность, что и всегда. Он подошёл ближе, осматривая платье. Его взгляд скользил по каждому шву, каждому узору, словно он искал какой-то скрытый смысл. "Это хорошо," — добавил он, кивая. "Но помни: ты сделал это не ради себя."
Я опустил голову, чувствуя, как слова лорда врезаются в моё сознание, как нож в сырую землю. Он был прав. Я сделал это не ради себя. Я сделал это ради него, ради Лины, ради всех тех, кто никогда не узнает, через что я прошёл. Но больше всего я сделал это ради себя самого, чтобы доказать, что ещё могу что-то исправить. Хотя бы частично. Хотя бы на время.
Лорд ушёл, оставив меня одного. Я смотрел на платье, и мне казалось, что оно смотрит на меня в ответ. Его узоры, его блеск, его совершенство — всё это было частью меня, но в то же время чужим. Я больше не мог находиться рядом с ним. Я вышел из мастерской, чувствуя, как холодный воздух обжигает кожу. Но даже на улице я не мог избавиться от ощущения, что платье продолжает жить своей жизнью, шепча что-то, чего я не мог понять.
Как я узнал после — тем же вечером лорд объявил о свадьбе. Мальчик, принесший материал для нового заказа, поделился этой новостью со мной. Он был молод, почти мальчишка, с любопытством в глазах и неумелыми движениями, когда передавал мне ткань. Мы разговорились. Ему было интересно пообщаться с тем, кто пережил охоту и, более того, остался служить лорду. "Ты должно быть любишь свое дело," говорил он, а я… действительно любил.
Любил ли я его настолько, чтобы отдать за него жизнь? Этот вопрос всплывал иногда, как тень на краю сознания, но я прогонял его. Любовь к ремеслу была моим убежищем, моей защитой от мира, который стремился сломать меня. В те дни, когда игла скользила по ткани, а узоры рождались под моими пальцами, казалось, что ничто не может нарушить эту гармонию. Рутина дней уволокла меня вновь, будто и не было этого безумия. Каждый день начинался одинаково: пробуждение, работа, короткие минуты отдыха и снова работа. Словно колесо, которое невозможно остановить.
Но что-то изменилось во мне после охоты. Я больше не боялся узоров, которые появлялись на ткани. Они стали частью моего мира, частью меня самого. Когда я впервые заметил их, они напугали меня до дрожи. Эти странные символы, словно живые, шептали что-то неразборчивое, проникая в самые глубины моего сознания. Но теперь я смотрел на них с другим чувством — с восторгом. Да, именно восторгом. Каждый узор рассказывал свою историю, каждый стежок был словно страница книги, которую только я мог прочесть. Это чувство завораживало, заставляло забыть обо всем остальном.
А чавканье… Его словно не стало. После возвращения в поместье этот звук больше не посещал меня. Никаких признаков того, что что-то еще наблюдает за мной из темноты. Это странное ощущение, будто бы я перешагнул через какую-то невидимую черту. Возможно, это было связано с тем, что лорд позволил мне остаться. Или, может быть, я просто научился жить с этим. Чавканье стало лишь воспоминанием, эхом из прошлого, которое больше не имело власти надо мной.
Я продолжал работать. Дни сливались в одно бесконечное полотно, где единственным ориентиром были заказы лорда. Платья, камзолы, плащи — все они требовали внимания и преданности. Лорд был доволен моей работой, и это значило для меня больше, чем я мог себе признаться. Иногда я задумывался, почему он оставил меня в живых. Почему позволил вернуться к работе, вместо того чтобы просто убить. Но ответа на эти вопросы у меня не было. Возможно, он видел во мне что-то особенное. Что-то, что другие не могли понять.
Мастерская стала для меня местом силы. Здесь я чувствовал себя защищенным, даже если за стенами творился хаос. Гвардейцы, слуги, даже сам лорд — все они оставались снаружи, а здесь, в этом маленьком мире, я был хозяином. Мои руки двигались уверенно, создавая красоту из простой ткани. Каждый стежок был частью меня, каждая деталь — отражением моей души. Я больше не думал о том, что произошло на охоте. Это было словно другой жизнью, другой реальностью, которая существовала где-то далеко, вне времени и пространства.
Мальчик, с которым я разговаривал, часто заглядывал ко мне. Он приносил новые материалы, спрашивал о процессе работы, иногда просто сидел рядом и наблюдал. Мне нравилось его общество. Он был искренним, не испорченным дворцовыми интригами и страхом. "Почему ты не боишься?" — спросил он однажды, когда я рассказывал ему о своих видениях. Я задумался. Бояться? Да, я боялся. Но мой страх был другим. Я боялся потерять то, что имел. Боялся, что однажды лорд решит, что я больше не нужен. Но это был не тот страх, который парализует. Это был страх, который заставлял меня двигаться вперед, совершенствоваться, становиться лучше.
Я часто засыпал над работой. Это было неизбежным следствием долгих бессонных ночей, проведённых за созданием очередного шедевра для лорда Унолома. Моя мастерская стала местом, где я растворялся полностью — душой и телом. Но тот раз стал особенным. Он изменил всё.
Когда мои глаза закрылись в очередной раз, я не почувствовал обычной тяжести усталости. Вместо этого меня окутала странная мгла забвения, которая словно обладала собственной жизнью. Она пульсировала вокруг меня, мягко подталкивая к чему-то неизведанному. И тогда я увидел его.
Тот же старик, которого я впервые заметил в пещере. Его лицо было искажено гримасой наслаждения, а губы двигались, будто он смаковал что-то невидимое. Но взгляд его был направлен не на меня, а куда-то вдаль. Я приблизился, и он на мгновение повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Причмокнув губами, он снова уставился во тьму. Странное дело: с этим причмокиванием тьма перед ним словно расступилась, открывая мне картину, которую я никогда бы не хотел увидеть.
Лина. Она была облачена в одно из моих платьев. Оно облегало её фигуру так, будто я сам вложил в каждый стежок частичку своей души. Но сейчас она снимала украшения, готовясь ко сну. Её движения были медленными, осторожными, словно каждое усилие давалось ей с трудом. В комнате никого больше не было, но её глаза выдавали беспокойство. Они блуждали по отражению в зеркале, будто искали ответы на вопросы, которые не