Катерина шагала по комнате и нервно кусала губы. Мое появление заметила не сразу, но когда развернулась, на миг замерла и как-то слишком облегченно выдохнула:
– Это же ты назвала меня по имени? Мне не показалось?! Блин, скажи, что хоть ты здесь адекватная и понимаешь, что происходит!
Пришлось смиренно признать:
– Я. Сядь уже, разговор долгий.
Но холеричную натуру так просто не унять. Девушка в теле Мирты взвилась от радости, подпрыгнула и начала заваливать вопросами:
– Откуда ты знаешь мое имя? Ты кто вообще такая? И что это за идиотское попаданство? Я про такую хрень одну книжку читала – тупее ничего в жизни не видела, но сейчас будто все сходится! Хотя все равно не сходится – там было все миленько и без больниц! Или зря я тот идиотизм до конца не осилила? Или…
– Сядь! – рявкнула я, поскольку она явно не могла сосредоточиться сама. – Катя, прижми попу к основанию и начни уже слушать. У меня и без тебя забот хватает.
Она плюхнулась на узкую кровать скорее из страха, что психану и уйду. А меня тошнило. Ведь с таким любопытством на меня уставились глаза Мирты, но лицо неуловимо сделалось другим – и я не смогла бы перечислить, что именно изменилось. Просто служанка всегда держала губы плотно сжатыми, она иначе выражала эмоции и уж точно не отличалась бесконечными дергаными движениями. А Катя еще и была крайне нетерпеливой:
– Ты какая-нибудь местная жрица, умеющая видеть суть вещей? И потому меня узнала? В той дурацкой книжке…
Я перебила:
– Нет, я жена Никиты. И здесь уже давно – с того самого момента, когда ты голая в подъезде всех нас укокошила.
Девушка нахмурилась, пригляделась и недоверчиво покачала головой:
– Что-то не похожа. Та вроде посолиднее была – такая высокомерная цаца, которая знает себе цену, хотя уже в преклонных годах.
– Мне было тридцать! Какие еще преклонные годы?! – возмутилась я.
– Ну, я это и имела в виду, – она виновато скривилась. – Ладно, продолжай.
Я попыталась проявить максимальное терпение и изложила все как было, а заканчивала домыслами:
– Наверняка я тогда сразу умерла – а тут скончалась эта Элея. Возможно, ты была в коме все это время… или твоя душа просто витала где-нибудь, пока не погибла Мирта. Черт его знает, что за странный подъезд в той новостройке – прямо портал с билетом в один конец.
– Умерла? – ей, как и мне еще недавно, очень не понравилось это слово. – Но я не могу, мне нельзя! У меня же вся жизнь впереди! Я на мастера маникюра выучилась, в салон устроилась, приготовилась деньги лопатой грести, мужика нашла, влюбилась, не знала же тогда… – По мере осознания ее лицо менялось, будто вытягивалось вниз, отчего зеленые глаза становились все больше. Катя надолго замолчала – будто окаменела. А потом заговорила тише и медленнее: – Нет-нет… Мне нельзя. Пожалуйста, не надо… Моя семья – они же с ума сойдут. А я с братом поссорилась – как ему теперь, если последний наш разговор закончился скандалом? Сережка нас с Никитой на выходе из ресторана увидел – подошел, я их познакомила… А потом брат высказал мне, что тип какой-то скользкий, не понравился ему. Угрожал, что челюсть ему свернет, если еще раз к его сестренке приблизится… И я такую истерику закатила…
Катя зажала лицо ладонями и завыла. Не о себе, а о том самом неведомом Сережке, который искренне ее любил и заботился, а она ушла, даже не успев сказать брату, что тот был прав. Я отвела взгляд, сморгнула слезы. Возможно, моя ситуация была еще и не так печальна – хотя бы ближайшей родни не осталось. Я родителей давно потеряла – успела пережить горе, а она только что, и сразу всех. Катерина – слишком эмоциональная и боевая, я это еще в прошлой жизни уяснила. Она не пропадет. Но прямо в этот момент мне ее стало жаль даже больше, чем бедняжку Мирту. Больнее ведь не тому, кто уходит, а кто там остается бесконечно скучать и вспоминать последний разговор.
Она причитала что-то невнятное, потом очнулась и начала накидывать варианты:
– А можно передать им сообщение? Хотя бы матери или брату. Одно! Сказать, как шикарно я тут устроилась – лучше всякого салона и…
Я обреченно покачала головой, она осеклась и снова завыла. Я сидела в ее палате несколько часов, пока не заглянул лекарь и не отчитал меня – сказал, что я еще сильнее расстроила пострадавшую, отчего ее состояние может ухудшиться.
Весь вечер Абель пытался поднять мне настроение – то звал вместе сходить на ужин, то просто гладил по спине и спрашивал, что мне еще может понадобиться. Хороший он – куда уж лучше? Даже диктатуру свою ни разу не включил, сочтя, что мое нежелание общаться вызвано недавним стрессом. Когда уходил из моей комнаты, оставляя на ночь, я даже вполне искренне ему улыбнулась. Никакой он не тиран, а большая теплая заботушка!
Пришла в лазарет следующим утром – Катерина выглядела подавленной, но уже более вменяемой и готовой слушать. А мне следовало дать ей необходимые инструкции:
– Здесь неплохо, серьезно. Проживешь ты еще свою жизнь – может, она даже понравится тебе больше. Надо просто некоторые правила впилить и стараться не выглядеть такой странной. Например, твое постоянное «блин» и прочие словечки – по возможности избавляйся, хотя я до сих пор чертыхаюсь, за столько времени не привыкла. Вот всякие исторические романы читала? Пытайся выражаться так же нелепо и фильдеперсово, как там. Но если что-то вылетит – не парься, морду кирпичом и заявляй, что это исагонское наречие. Его тут вообще, похоже, никто не знает, потому под него можно что угодно подвести. Называй себя Миртой Феррино. Кстати, формально ты моя служанка, поэтому хотя бы первое время обращайся ко мне «госпожа» или «благородная Элея».
– Госпожа? – изумленно хмыкнула она. – Это какая-то ролевуха?
– Да, ролевуха, – скрипнув зубами, подтвердила