— Любопытно ему! — всплеснула руками Маша, не зная, плакать ей или смеяться. По всему выходило, что все ее благородные планы по спасению Дымова превратились в руины. — В таком случае, влюбляйся в меня как можно ненавязчивее. Хорошо бы нам не спалиться в ближайшие три с половиной года.
Он воззрился на нее с изумлением, а потом расхохотался.
— И на чем мы попались в прошлый раз?
— Долгая история. И я, пожалуй, не стану тебе ее рассказывать. Пусть в этот раз все будет иначе, ладно?
— Трудно пришлось?
— Я должна была умереть в январе. Вот почему мы с тобой все отменили. Вот почему об этом нельзя никому рассказывать. Я навсегда останусь опасной для этого мира.
— Как и каждый из нас.
Маша улыбнулась ему.
— Ты уже говорил это.
— Значит, не такие уж мы и разные с твоим Дымовым.
— Мой Дымов… — Маша вскочила, затанцевав руками, заволновавшись, — черт, вот бы не спятить от всего этого. Мне очень надо тебя обнять, прости.
Дымов, помедлив, кивнул, поднялся тоже, и Маша сначала робко прикоснулась к его щеке, а уж потом прижалась к его груди и заревела от облегчения. И разозлилась на себя — да что же она за плакса такая!
Она скучала — боже, как она скучала все это время! И какое счастье, что можно снова ощутить его тепло и его запах, и руки на своей спине, и можно уткнуться носом в его водолазку — о, эти обтягивающие дымовские водолазки, которые ей так нравились.
Маша понимала, что ему, наверное, не по себе, — едва знакомая студентка так отчаянно цеплялась и прижималась, но она потом об этом подумает. У него еще будет время с ней познакомиться, а сейчас ее израненному сердцу нужно побольше Дымова. И плевать, что там с его прошлым и характером, на все плевать.
Вот что важно — надежность объятий, и стук сердца у щеки, и то, как бережно ее укачивали.
— Ты привыкнешь ко мне, — пообещала она, не очень понимая, что несет, — а я перестану все время рыдать. Честно-честно. Даже не знаю, почему я решила, что тебе без меня будет лучше. Надо было сразу соблазнять тебя, прямо на экзамене. Все лучше, чем умирать от тоски так долго!
Он что-то тоже говорил, успокаивающее, воркующее и вроде как даже благодарил, что обошлось без соблазнений в учебной аудитории, и гладил ее волосы, и Машу постепенно отпускало. Горе уходило, сменяясь горячо пульсирующим в горле счастьем.
Наконец, она заставила себя выпустить его из рук и залпом выпила уже остывший чай.
Дымов улыбался с той добротой, от которой у нее всегда переворачивалось все внутри.
— И какой у зубрилки Рябовой план по моему ненавязчивому влюблению?
— План! — необычайно воодушевилась Маша, и глаза у нее загорелись. — Мне понадобятся разноцветные маркеры.
В его смехе было так много нежности, что она немедленно поверила: все у них получится
***
Это была волшебная весна, наполненная долгими прогулками по вечерней Москве. Маша заняла третье место на конференции и даже не огорчилась по этому поводу. Написала заявление на специализацию по черчению, пообещав Дымову не запускать и лингвистику. А он вернулся к своим детским книжкам и потешкам-наговорам, и издатели даже начали печатать их на радость молодым родителям и воспитателям.
И если Маша о чем-то жалела в то время, то только об учебной нагрузке, которую взвалила на себя. На Дымова ей удавалось выкроить только послеобеденные субботы, зато какие это были субботы!
Они шептали наговоры, превращая себя в разных людей, и достигли в этой области настоящего совершенства. Порой Маша выглядела рыжеволосой дылдой, порой — барышней средних лет. Дымов предпочитал крепких коротышек, и это казалось таким веселым — прикидываться кем-то другим.
Однажды во время такой вылазки она указала ему на Дину и Плугова, за руки прогуливающихся по бульвару.
— Смотри-ка, кто у нас тут. Проверим на них наши чары?
— Пошли, — согласился Дымов, и они двинулись наперерез влюбленной парочке. Маша даже налетела на Плугова, едва не сбив его с ног, но он только сказал с легким укором:
— Девушка, смотрите, куда идете, — и снова обратил на Дину обожающий взгляд.
Бедный Власов. Зря он в Машу снежком пулял — главная университетская красотка досталась его молчаливому другу.
— Хм, — сказала Дина, быстро взглянув на них, — да у вас, ребята, сегодня будет секс.
Они ушли, оставив Машу в переполошном состоянии. Она не смела взглянуть на Дымова, хотя с чего бы это ей так смущаться! Уж она-то знала его тело получше собственного, это у него дебют. И все же ее лихорадило, предвкушение тяжело наливалось внутри живота. Они так долго ходили вокруг да около — март, апрель и половину мая, что ей даже начало сниться всякое-неприличное. Однако ни Маша, ни Дымов не торопили друг друга — уж очень тягучим и сладостным было это медленное сближение.
— Маш? — вопросительно позвал он.
Она уставилась себе под ноги, промямлив:
— Кто мы такие, чтобы спорить с наследственной гадалкой?
***
— Так глупо, — признался Дымов, когда они сбросили чужие личины в просторной прихожей.
— Что? — напряглась она, ожидая услышать про разные причины, по каким он не готов.
— Глупо, что мне придется соревноваться с самим собой.
— Как это? — поразилась Маша.
Дымов хлопал дверцами шкафчиков на кухне, позабыв, где у него чай. Маша подошла ближе и взяла его за руки, останавливая эту суету.
— Зачем тебе соревноваться с самим собой?
— А в прошлый раз… — начал было он, но она не дала ему договорить. Поцеловала первой — осторожно и трепетно, торжествуя от дрожи его пальцев на своем затылке, от того, как быстро осторожность тает под его желанием.
— Не было прошлого раза, — прошептала Маша, стягивая с него водолазку, — все в первый.
Конец.