— Ну, это они зря, — покачал я головой, наблюдая за насыпавшим в затравочное отверстие порох стрелками. Сами пищали они уже зарядили. — Не учли, что у нас, если со стрельцами сравнивать, на зарядку времени в два раза меньше уходит. Не успеют.
Стоявший рядом стрелок захрипел, схватившись рукой за древко стрелы. Следом прилетели другие, выбивая моих воинов из строя.
— Фитили пали, — зло прорычал Кердыба, косясь на взявшихся за луки всадников. — Держать строй!
— Государь.
Меня оттеснили телохранители, закрывая своими телами.
— Да чтоб вам, — выматерился я, потрясая так и не разряжёнными пистолями. — Совсем обнаглели!
— Пли!
Для почти добравшегося до нас отряда слитный залп почти сотни пищалей оказался фатальным, сметя в снег всадников вместе с конями. Второй залп полоснул по основному отряду, выбив из седла и их командира. И тут на остатки вражеской конницы посыпался град стрел и во вновь смешавшиеся ряды врезалась сотня Подопригоры.
— Это победа, государь, — оскалил рот в кровавой улыбке Семён.
— Разве это победа? — не согласился я с ним, с горечью смотря на усеянную телами дорогу, и охнув, кинулся к осевшему на снег ординарцу.
Глава 20
Я вновь растерялся. Видно день сегодня такой выдался; много о себе возомнившего попаданца мордой в реалии суровой действительности ткнуть. Хотя, нужно признать, до этого я полноценной армией не командовал, в походы её не водил и, соответственно, с последствиями неожиданной атаки вражеской конницы ранее не сталкивался.
Вокруг царил ад. Люди метались по сочащемуся кровью снегу, что-то заполошно горланя и бестолково тыкаясь друг в друга, кидались к раненым сотоварищам, добивали стонущих врагов и жалобно хрипящих лошадей. Воздух вокруг почти осязаемо уплотнился, напитавшись болью, страхом, злобой. И трупы. Сотни трупов заполнивших собой относительно небольшой участок свободного от деревьев пространства; изломанных, окровавленных, порой неестественно выгнувшихся в жуткие позы.
Я осторожно выбрался на дорогу, перед каждым шагом внимательно выбирая место, куда поставить ногу, подошёл к заваленному телами воеводе, что возглавил так дорого обошедшееся для моего войска нападение.
— Что же тебе в Ярославле вместе с Шуйским не сиделось, а? И сам сдох, и столько людишек напрасно погубил.
— Никак признал его, государь?
— Признал, — я с трудом сдержался, оглянувшись на голос Подопригоры. Не время сейчас на нём свою досаду и злость срывать. Не время и не место. Слишком много он мне пользы принести успел, чтобы вот так, не выяснив для начала причину его ротозейства, на своего ближника всех собак спускать. — То Юрка-стольник, последний из рода князей Ушатых. Помнится, его батюшка незадолго до своей смерти в Шацк на воеводство послал. А он вот где оказался. И ведь не оповестил никто, — всё же не удержался я от упрёка. — Как так вышло, Яким, что ты появление пяти сотен поместной конницы не заметил? Или сделал вид, что не заметил?
— Не заметил, государь, — Подопригора сильно побледнел, но глаза в сторону не отвёл. — Вчера Шуйский ещё в Ярославле пировал. А сегодня у меня два дозора обратно не вернулись.
Я выругался, не в силах удержать в себе бранных слов, глубоко вдохнул в себя морозный воздух, пытаясь успокоиться.
— У тебя дозоры пропадают, а ты, сидя у печи, медовуху пьёшь?
— Я в походе не пью, государь, — ну да, тут я немного сгоряча перегнул. В чём, в чём, а в пьянстве во время боевого похода Подопригора замечен не был. — А дозоры, и раньше, бывало, на пару дней пропасть могли. В дороге всяко случиться может. К тому же я на развилке, что с тракта к моей деревеньке ведёт, пост оставил. Там холм, леса нет. Далеко видно.
— Их тоже вырезали? — проскрипел снегом подошедший Мизинец.
— Вырезали, — согласился с пушкарским головой Яким. — По всему видать, обмануть как-то вражины смогли. Михайло был десятник справный. Оружных людишек бы не проглядел.
— И как же тогда до него ярославцы добрались?
— Так может его спросим, государь?
Стоящие за Подопригорой воины расступаются, вытолкнув вперёд пленника. Тот, сражённый услышанным титулом, бухается на колени, прямо в сочащийся кровью снег.
— А кого-нибудь посолиднее захватить не могли?
И впрямь, ну что может рассказать этот испуганный юнец в видавшей виды, явно ему великоватой кольчужной рубахе? Он и в походе-то, наверняка, в первый раз в своей жизни участвует. Тут бы не оплошать ненароком, где уж там по сторонам глядеть.
— Не успели, Фёдор Борисович, — пожал плечами Подопригора. — Слишком много народишку полегло, вот воины и осерчали. Этого и то с трудом отбили.
Ладно. На безрыбье и крабовые палочки лишними не будут. Будем работать с тем, что имеем.
— Ты кто таков будешь?
— Архипка я, государь, Михайлов сын! Меня дядько Иван в послужильцы к себе взял да в свой десяток и пристроил. Сказывал, что как с воровс… — молодой пленник запнулся, в последний момент сообразив, что говорит не то что нужно, нервно сглотнул, пытаясь справится с накатившим ужасом, с трудом выдавил, уже плохо соображая: — Поверстать обещали.
— Ну, вот я тебя и поверстаю, — ласковым голосом прошипел Подопригора. — А сначала язык отрежу, чтобы думал наперёд, кого вором называешь.
— Погоди, Яким. Язык отрезать — всегда успеем. Для начала расспросить бы не худо. Значит так, Архипка. Ката (палача) у меня с собой в обозе нет, но если что, кожу с живого содрать, мы и без него сможем. Умельцы найдутся. Понял ли?
— Понял, государь, — судорожно сглотнул юноша. — Всё что знаю, без утайки расскажу.
Ага. Только знаешь ты немного. Не думаю, что князь Ушатый с новиком своими планами делился.
— Вопрос у меня только один; здесь как оказались?
— Дык на конях доскакали.
— Ты дурачком мне здесь не прикидывайся! Как дозоры наши обойти смогли?
— Того не ведаю, государь. Нам князь с утра повелел на коней садится. Правда, я вчера видел как несколько саней с сеном из города выезжали, а возле них холопы княжьи в крестьянскую одёжу обряженные шли. У Юрия Петровича родовая вотчина недалече от батюшкиного поместья стоит. Я