— И ты слезай, — подъехав к Шерефединову, Яким потянулся к засунутому за пояс пистолю. Ещё двое, страхуя, заехали за спину московского дворянина. — В овражек спустимся да там и переговорим, не спеша.
И вновь старик не стал противиться, покорно соскочив на землю. Молча дал себя обыскать, равнодушно покосился на связанных холопов. И даже ни одна мышца на лице не дёрнулась, словно моему врагу и дела нет до того, что среди врагов стоит.
— Так о чём ты с воеводой беседу вёл, москаль? — спешился вслед за Шерефединовым Подопригора. — И кто тебя из Москвы послал?
— А ты кто такой, чтобы с меня спрос требовать, смерд? Я московский дворянин, а ты шелупонь безродная! Грязной тебя в полусотники вывел, а ты теперь под него копать удумал, стервец⁈
Яким ударил резко без замаха, опрокидывая старика в мешанину из снега и грязи. Тот охнул, но не смолк, начав громко материть полусотника. Я вновь покачал головой, машинально поглаживая коня.
В чём, в чём, а в смелости моему врагу не откажешь. Понимает, что в нашей полной власти находится, а ведёт себя с вызовом, не страшась разозлить противника.
Подопригора для виду разозлился, взявшись за пленника всерьёз, но тот продолжал сквернословить, чередуя матерные слова с громкими криками боли. Я продолжал качать головой, чувствуя поднимающееся в душе чувство гадливости.
По всему видать, не моё это — над врагом глумиться. Ни тебе не радости, ни чувства глубокого удовлетворения. Мерзость одна. Уж лучше просто убить. Так оно честнее будет.
Незаметно подаю одному из воинов условный знак. Тот резво спрыгивает с коня, подбегая к Подопригоре.
— Яким, с дозора знак подали! Заметили кого-то! Уходить нужно!
— Ну, ладно, москаль, — тут же прекратил экзекуцию Подопригора. — Свезло тебе. Или добить? — он с прищуром посмотрел на продолжавшего выплёвывать вместе с кровью ругательства Шерефединова и с проскользнувшей в голосе толикой уважения добавил: — Нет. Я лучше при следующей встрече тебе вторую руку сломаю. Живи покуда!
И мы сорвались прочь, бросив вскачь коней.
Глава 9
Коломенское напоминало собой растревоженный муравейник. Все куда-то бежали, бестолково расталкивая друг друга, метались в разные стороны, втрамбовывая снег в мёрзлую землю. Ор, мат, стоны раненых, ржание лошадей. Паноптикум какой-то, одним словом.
— Сомкнуть строй, — сердито рявкнул Порохня и оглянувшись на меня, зачем-то пояснил свою команду: — Не в себе людишки после такого разгрома. Как бы на своих кидаться не начали.
— Да кому тут кидаться? — с кривой усмешкой заметил я. — Не до нас им. Они все сейчас к осаде готовятся, — мотнул я головой в сторону суетящихся у пушек пушкарей. — Думают, что царские воеводы после одержанной победы под Котлами сразу сюда оставшихся добивать придут.
— А они не придут?
— Придут. Но не сегодня. Будет у Ивана Исаевича время к обороне подготовится. Только толку в том? Ясно же, что осаде конец. Уходить нужно из-под Москвы. Ладно, — я похлопал по шее взбудораженного царящей вокруг суматохой коня. — Показывай, где тут хоромы стоят, в которых большой воевода расположился.
Болотников расположился не в хоромах, выбрав для этой цели самый настоящий дворец. Правда, дворец этот был потешным, созданным с полвека назад для увеселения тогда ещё молодого Ивана Грозного. Вот только стены и вал окружавшие дворцовый комплекс, потешными не выглядели. При случае, имея под рукой хотя бы с тысячу воинов, можно и в осаду сесть. Что, по-видимому, большой воевода, в случае падения Коломенского и собирался сделать.
— И здесь к осаде готовятся, — констатировал Порохня, направляя коня в сторону большого двухэтажного здания.
— А чем плохо? — усмехнулся я, перекрестившись на небольшую деревянную церковь, стоящую рядом с дворцом. — Стены высокие. С наскоку не взять.
— А с наскоку и не нужно, — возразил атаман, спешиваясь перед широкими дубовыми дверьми. распахнутыми настежь. — Пушки подтащить и бей в упор. Ну, вот, даже охраны у входа нет! — с явным осуждением покачал головой Порохня. — Эй, посошные, — окликнул он мужиков, разгружавших с телеги мешки с чем-то довольно тяжёлым. — Большой воевода в доме али ускакал куда? Долго ли те стены простоят? — закончил запорожец предыдущую мысль, оглянувшись на меня.
— Мы воины царёвы, теперича! Чего лаешься⁈ — возмутился самый молодой из грузчиков, зло оскалившись щербатым ртом.
— Ну, если все воины у вас такие, не мудрено что из-под Котлов сбежали, — хмыкнул у меня за спиной кто-то из нашего отряда. — Как вы ещё до Москвы дошли!
— Ах ты!.. Да мы…! — задохнулся от возмущения бывший крестьянин, потянувшись к поясу за топором. — Мы бились! Кузьма там костьми лёг! Митька! Васька Пузырь! А вы из Карачарова без боя сбежали! Слышали! — оставив в покое топор, юноша сделал шаг в нашу сторону, сжав кулаки. — Или тоже царю-батюшке изменить задумали⁈ У, ироды! Правильно большой воевода говорит, что нужно бояр резать да усадьбы их палить!
— Охолони, Филька! — придержал юнца, коренастый мужик в рваном, подпоясанном верёвкой, армяке. — Сдурел? — недобро покосился он в нашу сторону. — Их вон сколько. Посекут!
— Стой, Порохня, — в свою очередь остановил я потянувшегося к сабле атамана. — Не затем пришли.
Ага. Нам ещё по-глупому здесь сгинуть не хватало! Этих порубим, другие набегут. Люди сейчас, после случившегося разгрома в расстроенных чувствах находятся; только покажи, на ком можно зло сорвать. И даже если мы каким-то чудом сумеем вырваться из этого кровавого капкана, то дальше что? Пользы никакой, а к Болотникову после такого лучше не соваться. Он и так сейчас на нас очень зол. Хорошо ещё, что большую часть вины на «предателя» Грязнова взвалить можно.
Вспомнив о своём боярине, я расстроился ещё больше. Тараско, Мохина, Грязной. Совсем рядом со мной друзей не осталось. Сам всех в разные стороны раскидал. Никого рядом с собой не оставил. Порохня? Атаман, человек, конечно, надёжный; и в спину не ударит, и голову за товарища, не колеблясь,