Общеизвестно, что средства нападения и защиты развиваются параллельно. Появляется средство воздействия, и тут же мудрецы создают новое средство защиты. Не мне вам говорить, каких высот достигла техника в таможенном деле. Масс-анализаторы, запаховые детекторы, ЭМ, изотопные и даже эфирные сканеры. Бог мой, как же изворотлива человеческая мысль в борьбе против человека.
Мне, конечно, пришлось потрудиться. Непростое и не дешёвое дело. На сооружение тайника мне понадобилась неделя работы с компьютером, с самыми совершенными материалами и технологиями. Но результатами труда я мог гордиться. Тайник получился надёжным. И никто не может сказать, что миску риса, которую съедает Ли Чин Хуа, он съедает зазря.
Ни один из детекторов в Брюссельском аэропорту даже не мигнул, когда я преодолевал одну за другой зоны контроля. Я устроился в противопрегрузочном кресле «Ската-ОЗ» и цедил сок бах-фрукта с лёгкой добавкой джина. Это мой любимый напиток. Рекомендую, господа.
Через час «Скат-ОЗ» пришвартовался к порталу пересадочной орбитальной станции «Лиссабон». А ещё через два часа я пил коктейль из бах-фрукта и джина в салоне лайнера «Зенит», следующего рейсом «Земля — Марс». Чемодан с посылкой пристроился в багажном отсеке, и бояться мне больше было нечего. Простите, но Марсианская таможня — предмет больше для шуток, чем для опасений.
Месяц я наслаждался жизнью. В моих документах значилось, что магистр, ассистент кафедры китаеведения Лос-Анджелесского университета Ли Чин Хуа следует на Марс для изучения сленговой трансформации китайских диалектов у марсианских поселенцев. Нет, что вы, я нисколько не шучу. Сленговые трансформации китайского языка — моя основная тема. Вы можете посмотреть «Всемирный вестник филологии», там вы найдёте четыре мои статьи.
Я был спокоен. Я был уверен в себе. Я был переполнен добрыми чувствами. Я шёл через таможню легко, будто через турникет в моём университете. Я был уверен, что осталась всего лишь пустая формальность — пройти через линии контроля, а потом в условленном месте передать посылку. Разве я мог отважиться предположить, что этот миг явится мигом моего краха. Господа, только не убеждайте меня, что тайник нашли благодаря беспримерному рвению и чутью ваших сотрудников. Эти ленивые бегемоты не смогли бы учуять далее кусок экскрементов перед своим носом.
Кто-то продал меня. Я явился разменной фигурой в чьей-то шахматной игре. Моё сердце разбито. Оно осквернено смрадом предательства. Я в печали…
Два волосатых старых брата в таможенной форме начали выворачивать мой багаж наизнанку. Ушло у них на это сорок минут. Нашли они тайник, лишь искромсав лазерным резаком все мои вещи. Сколько труда потратили. А зачем, спрашивается? Такая ли уж это заслуга в царстве мёртвых?..
Мне было больно. Мне было досадно. Мне хотелось плакать, но я не плакал, поскольку самообладание — одно из главных достоинств мужчины. Я попался. Меня ждал центр социальной реабилитации… Эх, это теперь я понимаю, что тюрьма — вовсе не такое плохое место по сравнению с тем, которое для меня приготовили недоброжелатели.
— Ну что, Ли, тебе придётся теперь поработать на нас, — сказал ещё один волосатый старый брат — он был без формы и очень походил на полицейского.
— Я ничего не знаю, — сказал я.
— И всё-таки тебе придётся поработать на нас, — сказал другой старый брат в таможенной форме. — Не то твои дни не будут долгими.
И я понял, что он сказал правду. Шла очень нечестная, недостойная игра. Я не хотел в неё играть. Я хотел жить.
Потом они положили посылку во вскрытый тайник, всучили мне в руки чемодан — волосатые старые братья ленивы и всегда хотят переложить тяжесть на других. И мы пошли мрачными служебными коридорами «Космопорт-Марс-один».
Трое старых братьев, идущих по сторонам от меня, не знали, что они уже мертвы. Но те, кто вышел нам навстречу из бокового коридора, были хорошо осведомлены об этом. Ведь они шли убивать.
Их было четверо. Два желтокожих, негр и белый. В их руках были ЭМ-пистолеты.
Я не люблю кровь. Никогда мои предки не боялись её. Но почему я должен её любить? Я не люблю оружия. Почему я должен его любить? Я не люблю свистящих вокруг, рикошетирующих от стен и потолка пуль и пения ЭМ-пистолетов. Почему я должен их любить? А ещё я не люблю, когда вокруг тебя падают безжизненные тела, и ты понимаешь, что следующее тело будет твоё!
Двое моих сопровождавших не успели сделать вообще ничего и упали, как снопы пшеницы, на которые налетел ураган. Третий, в штатском, падая на пол, несмотря на расплывающуюся на своей груди алую розу, выдернул пистолет и из последних сил нажал на спусковой крючок. Пуля попала в шею белому. Он упал, захлёбываясь кровью. Но тут же очереди пригвоздили смельчака к полу.
Несколько секунд — и четыре трупа. Нападавшие не хотели причинять мне вреда. Меня не задела ни одна пуля в то время, как я столбом стоял в центре шквала.
— Бери, — кивнул негр на мой чемодан. — Быстрее.
Он тоже спутал меня с киберносилыциком.
Пистолет в его руке и выражение на его лице не способствовали лишним вопросам, и я счёл за лучшее подчиниться. Мы бросились по коридору.
Мы пробирались по каким-то закоулкам, преодолевали вентиляционные туннели, где я чуть не был разрублен лопастью огромного вентилятора, сгибаясь в три погибели, карабкались по узким проходам, утопая по колено в ржавой воде. Кто бы мог подумать, что в космопортовском комплексе есть такие места? Я понимал, почему выбран именно этот маршрут — это единственный способ избежать взора понатыканных на каждом углу следящих контрольных систем.
Минут через пять мы, запыхавшиеся и взмыленные, выбрались из служебного коридора к автобусной остановке. Господа, откуда взялось это название? Автобусов на Марсе не было с роду. Да и на всей Земле их остались считанные единицы… Вы знаете, что такое остановка в космопорту? Круглый прозрачный купол метров двухсот в диаметре, в котором ждут несколько десятков марсоходов типа «парящий лист» — главное средство передвижения на Марсе. Может, вы мне объясните, почему у вас не прижился воздушный транспорт и вы вынуждены трястись по колдобинам? В другой раз? Хорошо, тогда я продолжаю.
Нас ждал быстроходный «Форд-крокодил» — побывавшая во многих пыльных бурях, с облупившейся жёлтой краской, затрапезного вида машина.
— Сюда, — кивнул обезьяноподобный чёрный брат, и я устроился на неудобном, жёстком, будто специально созданном, чтобы доставить как можно больше беспокойств, сиденье. Салон