Однако развитие такого сценария событий имеет свою проблему: когда постоянно ожидаешь атаки противника, всё, что появляется на экранах наших радаров – стая чаек, альбатрос, даже фонтан кита – может показаться операторам радаров пуском ракеты. Две стаи морских птиц, никак между собою не связанных, кажутся отдельными целями, приближающимися со скоростью 500 узлов. Каждая вторая отметка на экране радара может казаться именно тем, чего вы боитесь. Но игнорировать такие отметки на войне нельзя – это может быть и настоящая ракета.
Все утро к нам шел поток донесений об обнаружении подобных «целей». На «Инвинсибле» (мозг нашей ПВО) к подобным предупреждениям об атаках, которые не подтверждались, относились всё более и более скептично. «Подтвердите». «Повторите». «Проверьте». «Уточните». «Не придавать значения» Это было стаккато – отрывистый язык неопределенности. Каждые несколько минут что-то случается. Каждые полчаса что-то заслуживает пристального внимания. Каждый час палец зависает над кнопкой постановки ЛОЦ. Так война, особенно на начальных стадиях, действует на каждого ее участника. Но ничего, абсолютно ничего не произошло в то утро. Яркое и солнечное небо над спокойным морем не предвещало никакой угрозы.
Бедакаррац и Майора поднялись на высоту пятнадцать тысяч футов для первого рандеву с самолетом заправщиком KС-130 «Геркулес», переоборудованным из транспортного самолета. Он дозаправил «Этандары» горючим на удалении 150 миль от аэродрома. Штурмовики по-прежнему соблюдали радиомолчание и наводились по радио старым патрульным самолетом «Нептун», который также стремился обнаружить британский флот.
Для пилотов, не имеющих необходимого опыта, дозаправка в воздухе является сложным маневром. Самолеты должны лететь вплотную друг к другу с одинаковой скоростью, пока длинный шланг-трос соединяет их между собой. Предыдущая дозаправка, двумя днями ранее, закончилась для аргентинцев неудачей. Но сегодня у них все прошло хорошо.
Бедакаррац и Майора устремились на восток к «Гермесу», британскому авианосцу водоизмещением 29000 тонн, с борта которого я пытался управлять локальной войной, которую уже считал неизбежной. Между Нортвудом[3] и мной было согласовано, что значительное повреждение «Гермеса» или «Инвисибла» (второго нашего авианосца) может привести к отказу от Фолклендской операции.
Схема атаки «Шеффилда» самолетами аргентинской авиации:
1 – базовый патрульный самолет Р-2Н «Нептун»;
2 – линия радиосвязи;
3 – ударный самолет «Супер Этандар»;
4 – луч бортовой РЛС самолета Р-2Н «Нептун»,
5 – точка пуска ПНР;
6 – уход ударного самолета от цели;
7 – ПНР «Экзосет»,
8 – эсминец УРО «Шеффилд»
Аргентинские пилоты начали постепенное снижение для заключительного сближения и атаки. До ударной группы оставалось двести восемьдесят миль. Каждые пять минут они приближались на тридцать три мили к зоне нашего радиолокационного обнаружения. Самолеты летели с полными баками горючего в сомкнутом строю, пытаясь удержать высоту пятьдесят футов. Пилоты использовали кривизну земной поверхности для того, чтобы быть невидимыми для наших передовых радаров, лучи которых распространяются прямолинейно. Опасаясь себя выдать, аргентинцы даже не использовали свои радиостанции. При такой скорости и высоте полета они сосредоточены только на одном – не упасть в море. Без сомнения, это был трудный и нервный полет одиночек.
Но есть и другое одиночество, известное только командиру корабля дозора, одного из трех или четырех кораблей, которые составляют первую линию обороны, далеко выдвинутую от основных сил в направлении ожидаемой угрозы. Вокруг вас обманчивая тишина. Вас не прикрывают огневые средства основных сил. Если повезет, вы сможете прикрыть друг друга. У вас много времени, чтобы подумать о судьбе своего корабля и своих друзей. Вряд ли кому-нибудь нравилось быть на корабле дозора. Всем известно, что он первым примет удар противника и скорее всего будет уничтожен. Классическая тактика борьбы с авианосцами состоит в том, чтобы вначале несколькими самолетами уничтожить корабли дозора, а затем через образовавшуюся брешь нанести основной удар. А если удар наносится с моря, то любой дозор – легкая добыча для находящейся в умелых руках подводной лодки. Одиночный корабль особенно уязвим, группа из двух или трех кораблей более эффективна в применении различного оружия для обороны, особенно для последующего контрудара. Все командиры подводных лодок это знают. Независимо от национальности и подготовки, все они для нанесения удара предпочитают иметь дело с одиночным кораблем.
В то утро мы выставили радиолокационный дозор в составе трех эсминцев УРО проекта 42, довольно небольших кораблей водоизмещением 4000 тонн. Далеко справа от меня был «Ковентри» под командованием весьма аристократичного капитана 1 ранга Дэвида Харт-Дайка. Слева – «Шеффилд» под командованием капитана 1 ранга Сэма Солта – офицера ростом пять футов и четыре дюйма, физически полная противоположность Харт-Дайку, но тоже опытного офицера, которого я знал, ценил и уважал на протяжении многих лет. В центре находился «Глазго». Все эти три корабля вместе обеспечивали широкий противоракетный щит. «Глазго» командовал сорокалетний капитан 1 ранга Пол Ходдинотт, до этого командовавший атомной подводной лодкой «Ривендж» с баллистическими ракетами «Поларис». Он относится к той категории людей, которые не подведут.
Я полностью доверял всем троим командирам кораблей, знал их лично и по службе. Из моего собственного опыта командования «Шеффилдом» пять лет назад я знал, какая незавидная работа им предстоит. Время от времени я разговаривал но «кудахталке» с каждым из них. Пол потом мне рассказывал, что его прямая линия связи с боссом придавала уверенности персоналу ЦКП[4] «Глазго». Они даже рисовали карикатуры, где он изображался на связи со мной. Уши у всех на ЦКП были нарисованы примерно в четыре раза больше их натурального размера, а два человека даже висели вверх ногами на кабельных трассах, проходящих над столом Пола: «Докладывайте, сэр!»
Вообще-то я ежедневно разговаривал с несколькими командирами кораблей, особенно с теми, которые находились в уязвимой позиции, хотя мне и не приходило в голову, что я таким образом поднимаю моральный дух экипажей кораблей. В то же время четкий и уверенный голос человека на другом конце линии связи всегда поднимал и мое настроение, независимо от того, что они на самом деле чувствовали.
Пол Ходдинотт был одним из них. Он был настоящим морским волком, и, как он считал, некоторые его предки служили еще в Испанском Мейне[5]. До сего дня он хранит ценнейшую реликвию – часы дедушки, показывающие время приливов и отливов на плимутском внутреннем рейде. В период второй мировой войны его отец служил инженером-механиком на эсминцах в Средиземном море. Один из его прадедов был лейтенантом ВМС во времена первой мировой войны, а другой – лейтенант Кент (из резерва Королевских ВМС, кавалер ордена «За заслуги») – офицером-подводником и погиб