– Записаться в армию и отправиться на войну в Африку? – ляпнул первое, что пришло мне в голову, не уразумевшей вследствие отравления желудка, что же заставило следователя откровенничать с узником.
– Настало время покаяться и дать нужные показания.
– Мне скрывать нечего.
Следователь усмехнулся.
– Подумай. Мы включим тебя в федеральную программу защиты свидетеля. Переедешь в хорошо охраняемое место на полное государственное обеспечение, срок наказания будет условным. Получишь новые документы, анкетные данные будут изменены… То, о чём ты мечтал. Начнёшь новую жизнь.
Чтобы прямым отказом не навлечь на себя гнев «правосудия», ответил уклончиво: «Подумаю…» – не сказав, что лицо китайца показалось знакомым. Поинтересовался только, кто будет приносить еду.
Следователь успокоил, развеял возникшие опасения.
– Китаец переведён в другую тюрьму. А во избежание повторного покушения обязанность доставлять пищу возложена из охранников.
Повторного покушения? Мозг заподозрил соседа по больничной койке, накачанного бицепсами пуэрториканца, появившегося в палате нынешним утром и выведенного медбратом перед появлением следователя. Не поздоровавшись, пуэрториканец уселся на свою кровать, в полуметре напротив меня, наклонил вперёд голову, как будто, выказал намерение бодаться, и с неприкрытой агрессией уставился на меня. В дуэли взглядов я не участвовал, неподвижно лежал на спине, с деланным равнодушием смотрел в потолок, а сердце учащённо билось, предчувствуя опасность. Потрепав нервы, пуэрториканец развязно спросил: «тебе сегодня делали клизму?» – и раскатисто заржал, нагоняя страх. Повеселившись, он утихомирился и бодро осведомился. – Тюремные новости знаешь? – и без паузы продолжил: – На прогулке в тюремном дворе вьетнамец, осуждённый на пожизненное заключение за убийство соотечественника, спокойно присел, вытащил из анального отверстия заточенную отвёртку и по рукоятку всадил в горло другому заключённому. Тот задолжал кругленькую сумму за наркотики, доставленные в тюрьму, и забыл расплатиться. Обычно перед запуском «синеньких» на прогулку охрана тщательно их обыскивает. В тот раз заключённых через металлоискатель не пропустили. Догадываешься, почему? – В Пенсильвании смертная казнь не отменена, – защитился я, повернулся лицом к соседу и на всякий случай предостерёг: – За убийство вьетнамец получит смертельную инъекцию. – Ха-ха-ха! – загоготал пуэрториканец. Я с недоумением наблюдал за ним, не понимая природу его веселья. «Он сумасшедший?» – Ой, насмешил, – вдоволь повеселившись, ответил сосед. – Вьетнамца перевели в другую тюрьму и добавили ещё один срок пожизненного заключения. Вьетнамец сохранил синие одежды, позволяющие иметь привилегии, непозволительные «оранжевым», и теперь скалит зубы, насмехаясь над приговором: «Я теперь долгожитель». – Скумекал? – незлобиво спросил пуэрториканец и, фиглярничая, заговорил о событиях четырёхдневной давности, о которых он знать не мог: «Подумай, приятель, почему ты попал в госпиталь. Не рекомендуется совать нос не в свои дела. Существует миллион способов избавиться от тугодумов». – Напомнив о судьбе должника и о необходимости держать язык за зубами, сосед улёгся на спину и, казалось, ненадолго оставил меня в покое.
«Подонки!» – возмущённое сердце заклеймило негодяя, хладнокровно совершившего убийство, и соседа, напомнившего о всесилии тюремной мафии. Впрочем, о ней не позволяли забыть физическая слабость и боли в желудке.
…Следователь несильно толкнул кулаком в грудь, отвлекая от воспоминаний о сегодняшнем утре.
– Так что ты решил? Сгнить в тюрьме или начать новую жизнь?
Предупредив об угрозе повторного покушения, он терпеливо наблюдал за лицом подследственного, а я думал о временно отсутствующем соседе по больничной палате. Мой предполагаемый убийца спокойно лежит на соседней койке и созерцает потолок в ожидании ночи, когда хороши все средства: задушить, перерезать горло… От жутких мыслей передёрнуло – ближайшая ночь может оказаться последней.
– Я хотел бы вернуться в камеру.
Лицо инквизитора перекосила ядовитая улыбка.
– В тюремном госпитале врач всё решает. Одиночная больничная палата – относительно тихое место. Если будешь себя разумно вести, жизнь твоя здесь будет курортная. А в камере всякое происходит. Народец-то у нас разный. Каждый второй с теми или иными психическими расстройствами.
Наконец, не только до ушей дошло: пуэрториканец подсажен ко мне по распоряжению следователя. Шантаж, угрозы, нагнетание страха – инструменты из саквояжа пыток интеллигентного инквизитора, ожидавшего, что нервы арестанта не выдержат, он дрогнет, сломается, наделает в штаны и в панике признается в чём угодно, – распятии Христа, убийстве Юлия Цезаря, Иосифа Сталина и Джона Кеннеди.
– Вам виднее, – смиренно сказал я, и замолк.
– На курорте ты уже залежался, – вскипел следователь. – Пора возвращаться в камеру! – заорал он, свирепо сверкнул глазами и вышел из палаты.
Врач даже не зашёл. Через полчаса несговорчивого арестанта перевели в камеру. Однако письмо Президенту возымело действие: Роберту Маркусу, «слуге народа», разрешили ежедневную часовую прогулку на воздухе, и чтобы он мог спать спокойно, без боязни быть изнасилованным, или того хуже, обнаруженным утром с петлёй на шее, к нему никого не подселили. Если кто-то от одиночества сходит с ума, то у Роберта Маркуса под рукой всегда есть прекрасный собеседник, с которым ему комфортно: внутренний голос. Есть с кем побеседовать по душам.
Глава XXI
Китайский Брайтон
Я вспомнил, откуда знал китайца, – мы встречались на Брайтоне.
Южный Бруклин начал заселяться в конце девятнадцатого века, и первые его жители – евреи-беженцы из Восточной Европы. В память о них сохранилось несколько древних синагог, ныне пустующих, ветхих и требующих капитального ремонта, – коррумпированные городские власти тратят миллионы на глобальные проекты и сетуют на отсутствие денег для реставрации памятников архитектуры трёхвековой давности.
Путеводители рассказывают, что в конце двадцатого века население Брайтона было русскоязычным. Как свидетельствуют старые хроники, одно время Южный Бруклин назывался «маленькая Одесса». Нью-йоркское население мигрирует очень быстро. Двести лет назад, когда остров Тайвань присоединили к континентальному Китаю, состоятельные тайванцы испугались экспроприации их богатств и бежали в США. В районе Брайтона они скупили все бизнесы и дома, включая пятиэтажные лачуги, выстроенные в начале двадцать первого века, и на их месте возвели небоскрёбы, напоминавшие им Тайбэй, бывшую столицу Тайваня. Многочисленные буддистские храмы с названиями, будоражащими воображение, – «Храм Белой Лошади» или «Врата Дракона», свидетельствовали, что на Брайтоне китайцы обосновались