Спустя полчаса пути посыпал мелкий занудный дождик, который никак не желал униматься. Ярга почувствовала, как намокают волосы и рубаха. Можно было надеть плащ, но сталкиваться с ведьмой в непогоду вовсе не хотелось, поэтому девушка окликнула Дива и попросила немного переждать.
Они спрятались под высокой разлапистой елью. Див приподнял густые ветви, пропуская Яргу под живой шатёр, а затем проскользнул туда сам. Дождик шелестел толстыми синеватыми иголками, но пробраться внутрь не мог. Земля оставалась сухой, покрытой бурыми иглами. Они хрустели под ногами с приятным звуком.
– В детстве я думала, что ёлки и вправду вечнозелёные, никогда их иголки не вянут и не облетают, как листья на прочих деревьях. А потом однажды глянула себе под ноги и разочаровалась. – Ярга смущённо улыбнулась, расплетая косу, чтобы волосы хоть немного подсохли.
– С людьми так же. – Див выбрал место посуше и бросил туда их котомки. – Ты думаешь, что они чудо как хороши, а потом с них тебе под ноги сыплется обманчивая труха.
Ярга задумчиво закусила губу, наблюдая за ним. Она намотала на палец прядь и вымолвила:
– Ты ведь о себе говоришь?
Он шагнул к ней, оскалил белые зубы с вызовом.
– А коли и так? – Его руки легли на её пояс, чтобы поправить перевязь с ножнами, и Ярга дёрнулась, когда он резким движением подтянул ремешок. – Что с того?
– Ты к себе несправедлив, Волче. – Она попятилась, не потому, что Див вдруг оказался слишком близко, а потому что вспомнила – она до сих пор не знала его настоящего имени. Ей мнилось, что только это их и разделяет. – Любой способен на ошибку и может заслужить прощение, своё собственное в первую очередь.
Ярга прислонилась к шершавому стволу.
– Кабы так, то и твоя ведьма прощения заслуживает, – протянул Див, приближаясь к ней плавными движениями.
– Она людоедка по собственному выбору, – Ярга тряхнула волосами, – это другое.
– Почём знаешь, что я лучше неё? – Он навис над девушкой, заставляя её задрать голову, чтобы глядеть ему в глаза, упёрся рукой в ветку слева от девичьего плеча.
– Не знаю. – Она часто заморгала. – Мне знакома только хорошая твоя сторона, сомневаюсь, что плохая настолько уж плоха.
– Невинное дитя, – почти не размыкая губ, произнёс он. – Говорил же: никому не верь, а мне особенно.
– Убеди меня. – Ярга подалась вперёд, ощущая знакомое томление.
– Я – худший из демонов, что ходят по земле. – Див криво усмехнулся.
– Не убедил. – Она как бы невзначай коснулась его причудливой лоскутной шубейки. – Знаешь, а в тебе как будто что-то изменилось после Скуры. Почему так?
– Ты вдруг оказалась золотой рыбкой, а в неводе моём зияла дыра размером с хомут, – невозмутимо ответил он.
Ярга смущённо засмеялась, чувствуя, как наливаются предательским румянцем щёки.
– Заштопал дыру, рыбак?
Див поиграл бровями, чтобы развеселить её ещё больше.
– Похоже на то. – Уголки его губ опустились, а взгляд приобрёл знакомое хищное выражение. – Вот только сомневаюсь, что правильно поступаю с золотой рыбкой.
И почему она каждый раз так волнуется, когда он оказывается так близко? Дыхание сбивается, слова из головы улетучиваются, по всему телу мурашки, словно Див прикасается к ней, а не просто глядит.
Сил сопротивляться его обаянию у Ярги не было, да и не хотелось, будь он хоть трижды чёрным колдуном и пять раз кровопийцей. Временами он пугал, а временами лишал здравого смысла, проявляя заботу. Но Ярга дурой не была, она понимала, насколько Див на самом деле опасен, для неё, возможно, тоже, и всё же оторваться от него не могла, а более всего боялась того дня, когда их дороги разойдутся. Она невольно поёжилась.
– Замёрзла? – Его голос звучал ниже и глубже.
– Нет, – прошептала Ярга. – Страшно.
Див облизал нижнюю губу, усмехнулся и напомнил:
– Страшишься – бей первой.
Вероятно, он говорил про ведьму, но Ярге и без того хватало сомнений. Нерешительно она протянула к нему руку, коснулась шеи, погладила.
Див тяжело сглотнул. Его ноздри затрепетали, веки медленно опустились, словно он не мог поверить в эту мимолётную ласку. А когда его глаза распахнулись вновь, в них Ярга и вправду увидела нечто демоническое. Он обнял её, запустив одну руку под поясницу, а другую положив на затылок, и рывком прижал к себе так резко, что она охнула прямо в его губы, когда он приник к ней в горячем поцелуе.
Его уста подарили вкус дикой ежевики и лесного ореха с едва уловимой ноткой металла. Он целовал так умело и жгуче, что Ярга в мгновение ока разомлела. Девушка обняла Дива за шею и привстала на цыпочки, чтобы теснее приникнуть к его губам, словно от этого поцелуя зависела вся её жизнь. Ещё миг, и она оказалась прижата спиною к еловому стволу.
Див спустился ниже, в исступлении обжёг влажными губами её шею. Под его прикосновениями кожа сделалась такой чувствительной и горячей, что Ярге чудилось: ещё немного, и полетят искры. Это ощущение ошеломляло, крылось в нём нечто запретное и вместе с тем идеальное.
– Проси чего хочешь, – хрипло пробормотал Див ей в шею, точно в бреду. – Дам всё, что пожелаешь, ясонька.
Она зарылась пальцами в его густые непослушные волосы, пахнущие костром. Щёки пылали, как и всё тело.
– Поцелуй меня ещё, – борясь со смущением, сбивчиво попросила она.
Див охотно исполнил просьбу со всем присущим ему рвением, и Ярге мнилось, что она задыхается от счастья. Ещё никто и никогда прежде не целовал её так и не вызывал подобных чувств. Тело будто больше ей не принадлежало, равно как и душа.
Всё, чего Ярге хотелось, – чтобы поцелуй никогда не заканчивался. Но, кажется, тело и подвело её. Когда девушка задышала слишком часто, будто утопающий, Див вдруг отстранился, поморщился, словно от боли, и прижался лбом к её лбу.
Оба тяжело дышали. И оба не сразу вспомнили, где находятся. Им понадобилось время, чтобы прийти в себя. Див погладил щёчку девушки, успокаивая её тихой, невинной лаской, и произнёс севшим голосом:
– Ярушка, дождь закончился. Можно идти дальше.
* * *
Избушка стояла в самой глухой и тёмной части леса. Чащоба здесь казалась непроходимой. Увитые почерневшей паутиной ветви высоченных елей смыкались над головой. Во влажном воздухе витал отчётливый запах гнили. Подлесок полнился чернильными тенями и жуткими шорохами, где каждый громкий звук разносился нескончаемым эхом. Ни тебе птичьего гомона, ни трескотни насекомых, лишь безмолвные чёрные пауки размером со сливу плели здесь прочные сети. Как в здравом уме можно поселиться в подобном