Затем женщина смущённо опустила голову и произнесла: «Знаете, Максим, я никогда не думала, что способна снять обувь с мёртвого человека, но туфли стали непригодны, а пол такой холодный, и мне пришлось…» Макс услышал тихие всхлипывания.
Он подошёл к женщине и, взяв её за плечи, начал успокаивать:
– Вы не сделали ничего плохого. Вы были вынуждены. Вас никто не винит, Лидия Ивановна.
– Знаю, – произнесла она сквозь слёзы. – Но ничего не могу с собой поделать: страшно, мерзко… Как же это стало возможным? Невероятно! Этого не должно было произойти!
Лидия рукавом халата вытерла с лица слёзы:
– Максим, вы не поможете мне найти очки? Я их оставила или здесь, или в 302-ом.
– Конечно помогу, – Макс понятия не имел, где теперь было безопаснее, куда ему нужно идти, чтобы пережить эту катастрофу, но был уверен, что продолжать дальше прятаться под столом будет самым бессмысленным действием из возможных.
В этом кабинете очков не оказалось – осмотрели всё, не побоявшись даже включить свет, закрыв перед этим дверь. Оставался только кабинет № 302 дальше по коридору. Максим помогал идти хромающей Лидии. За несколько метров до нужной двери оба услышали резкий громкий звук. Остановились, замерли.
– Это ведь не рык был? – шёпотом, сиплым от волнения голосом спросил Миронов.
– Мне вообще показалось, что там что-то упало. Вы слышали шаги? – шёпотом забормотала Лидия Ивановна.
– Нет, а что, были?
– Нет, не были.
Простояв на месте ещё с минуту, они, не договариваясь, двинули дальше. Добравшись до кабинета, учёные ужаснулись: пол, столы и стены были забрызганы красными каплями, а посреди кабинета лежал мертвец. Лампы освещения никто не выключал, так что тьма не скрыла от людских глаз жуткую картину. На буром от крови обрывке лабораторного халата стыла не до конца объеденная верхняя часть туловища, а разодранные ноги валялись по разным концам помещения. Там, где лежащее на спине тело обрывалось, были видны части пищевода, куски погрызенных лёгких, обрубки белых рёбер. Лидия прослезилась:
– Тут кто-то лежит в крови, да? Тут кровь везде?
– Да, – ответил Макс. Не по выеденному до кости лицу, а по форме головы и узнаваемой лысине Миронов узнал в усопшем своего начальника, Савелия Сенкова, но решил не сообщать это Лидии: «Так будет лучше, ей и без этого тяжело. Пусть останется неизвестным». Затем Макс окинул взглядом столы и заметил очки. Как только Лидия их надела, она невольно повернулась к мертвому телу и охнула, прикрыв рот рукой. В этот момент за стенкой что-то грохнулось. Макс и Лида переглянулись.
– Лидия, нужно уходить, вы сможете забраться мне на спину, я вас понесу!
– Подождите, подождите… Это явно не мутанты! Это может быть кто-то из наших! А что, если он ранен и забился куда-то в угол? А если ему нужна помощь? Это ведь прямо за стеной, да?
– Думаю, что это в каморке с инструментами уборщиков. Но нам лучше…
Лидия, не слушая его, уже направилась в коридор. «Вот же баб… Ох, ну не бросать же её! Вдруг там действительно кто-то из наших!» – поворчал про себя Максим, последовав за женщиной. Обогнав хромающую Лидию, Макс сам взялся за ручку каморки и дёрнул дверь на себя. В глубине крошечного помещения, походящего скорее на углубленную нишу, среди уборочного инвентаря на полу сидел Кляндин, вцепившийся своими тонкими длинными пальцами в швабру, как в спасательный круг.
– Борис, это мы, выбирайтесь оттуда, – Максим протянул руку, чтобы помочь выбраться коллеге из его «укрытия».
– За…зачем? – угрюмо ответил Кляндин. Он не выпускал швабру из рук, но заёрзал, неуверенно выползая из глубины каморки.
– Боря, пойдёмте с нами, что же вам тут сидеть-то? – обратилась к мужчине Лидия Ивановна.
Борис Сергеевич грустно улыбнулся, а потом резко сморщился, как от кислого лимона:
– И ку…к…куда вы п…предлагаете? Т…тут везде о…они бр…бродят: нас в…везде до…достанут, – Кляндин никогда раньше не страдал заиканием, но сейчас будто вовсе не замечал своей новой особенности речи.
– А вот знаете, есть у меня одна идея, – загадочно произнесла Лидия.
***
Шершенёв лежал на полу госпиталя и не мог понять, где он находится и кем является. Широкий спектр ощущений забросил его разум в сильнейшую дереализацию. Он чувствовал не только твёрдый пол под спиной, но и потоки воздуха под крыльями, ночную прохладу, охлаждавшую чешую, чувствовал землю, траву, асфальт и бетон под лапами, а где-то на задворках этого спектра была даже боль от обожжённой шкуры. Фантомный привкус чужой крови во рту дополнял ощущение власти над добычей, радость животного пира. Арсений не мог сказать, что ему было противно, больно или приятно, он не мог это сейчас понять. Он не понимал границы себя, он растворился в чём-то. «Множество», – вот как он в эти минуты мог бы самоидентифицироваться. Несколько раз Шершень приходил в сознание, полностью потеряв чувство времени. Каждый раз он очухивался в разных местах, на пути к выходу, ощутив чью-то смерть от пуль и взрывов. И с каждым разом он всё быстрее приходил в себя после отключки. Арсений шёл под ночным небом куда-то, куда ему было нужно ещё совсем недавно. Направление он не мог чётко выразить, но ощущал, что двигаться стоило в определённую сторону. Теперь он неплохо видел в темноте. А ещё откуда-то знал, что находится за пределами видимого, из ниоткуда получая образы каких-то мест, расположенных в окрестностях базы. Рядом с Арсением, мягко ступая на лапы, шёл небольшой зверь с мордой, перепачканной запёкшейся человеческой кровью. Существо не охотилось на человека, оно сопровождало Шершня, и Арсений прекрасно это знал: чувствовал без слов, понимание само собой пришло в голову извне. Вдвоём они углублялись во тьму лесной чащи.
***
Глеб ходил по своей одиночной камере взад-вперёд. После эксперимента, в котором ему повезло выжить, его не вернули наверх, а заперли в тюремном блоке подземного комплекса. Условия здесь были хуже: жёсткая койка и сортир в углу, с небольшим умывальником рядом. Всё это убранство впихнули в комнатку менее