Я всю ночь не спала.
Дети рассердились на меня.
Семья Эден злилась на меня.
Что бы я ни делала, все было не так. С одной стороны, я чувствовала, что мне не хватает инструментов, чтобы лечить Эден. С другой стороны, Эден нужен не еще один специалист по ментальному здоровью, а тот, кто даст пространство ей такой, какой она является, тот, кто не будет ее бояться, кто не бросит ее, не отправит в психбольницу, откуда ее выкинут за разбитую вазу или слишком громкое хлопанье дверью менеджера палаты.
Но почему мы? Почему именно нам нужно заботиться о ней? Мои коллеги-врачи, мои дети и те, с кем я консультировалась, постоянно задавали мне эти вопросы.
– Потому что все физические болезни Эден связаны с психологическим состоянием, – отвечала я.
На тот момент я уже знала про серьезное сексуальное насилие, которому Эден подвергалась с самого детства и во взрослом возрасте. Я знала, что ей не верили, как происходит со многими детьми, на которых нападает кто-то из членов семьи или в институтах, которые призваны защищать их. Мне было ясно, что эта ужасная жестокость, вспыхивающая в ее израненных руках, и частые угрозы и попытки самоубийства были похожи на демонов, правящих ее истерзанной душой. Демоны? Вы, наверное, удивились. Разве всего несколько страниц назад я не описывала биохимические механизмы и не цитировала научные работы? Так почему же я говорю о демонах?
Я рациональный человек с двумя научными степенями. Моя семья – ученые. Но то, что я видела в клинике, было выражением другой, иррациональной силы, неизвестной мне.
Мне сложно выразить свои чувства на бумаге, но именно демонов я увидела в не поддающемся контролю поведении Эден. Складывалось впечатление, что ею управляют невидимые силы, могущественнее ее, которые заставляли Эден отстраняться даже после всех отчаянных попыток сблизиться и получить любовь. В итоге ее бросали из одного института в другой. Она заставляла себя голодать, пока не начинала нуждаться в парентеральном питании, которое также саботировала. Словно во власти загадочных темных сил Эден резала вены и посылала мне фотографии себя в крови, сходящей с ума посреди разбитого стекла, а затем плакала, просила обнять ее…
Когда я узнала, что она подверглась сексуальному насилию, когда ей было пять лет, а диагноз болезнь Крона ей поставили в шесть, я начала видеть связь.
Поэтому она молчала.
Несмотря на то что она оказалась способна поддерживать отношения и семью и даже родила троих сыновей, Эден заперла себя в доме на десятилетие в возрасте между 29 и 39 годами. Ее признали инвалидом на 100 %, и она перестала функционировать. Одновременно у нее начало развиваться «селективное молчание». Эден мало говорила, особенно с профессионалами. Она просто сидела перед врачом и часами, днями, целыми десятилетиями молчала. В это время тело ее отказывалось молчать. У нее возникла фибромиалгия (нервное заболевание, выражающееся в ужасной боли в определенных точках тела), ей поставили диагноз ПТСР. Болезнь Крона стала еще серьезнее, и Эден пришлось пройти через несколько операций по удалению кишечника. Она грозила спрыгнуть с моста, ее уводили в психиатрические палаты и выгоняли из них, она теряла вес и существовала на парентеральном питании. У меня уже заканчивались идеи.
– Что же нужно сделать? – задавалась я вопросом.
Самым логическим вариантом было сдаться, сообщить ей и ее семье, что я заканчиваю эти сессии и запрещаю связываться с любыми врачами в центре. Логично – да, гуманно – нет. Что с ней станет? А с ее детьми? Как им расти?
Вселенная, как вы знаете, слышит наши мольбы. Судьба привела меня в Центр помощи жертвам сексуального насилия в Тель-Авиве. Менеджер центра, Орли Либерман, стал маяком надежды для меня, а позже и для Эден. Мы проводили долгие разговоры по телефону для поддержки друг друга. Орли тоже пережила сексуальное насилие и использовала личный опыт, чтобы помочь таким же женщинам. Она наделила меня силами продолжать поддерживать Эден одной бессмертной фразой:
– Она уже не жертва. Не позволяй ей затащить тебя в фестиваль жертвенности. Она пережила то, что пережила, но сейчас она больше не жертва. У нее есть силы, чтобы выздороветь.
Я передала это послание Эден. Ей было сложно отказаться от роли жертвы, потому что «внутренние демоны» постоянно затягивали ее в нее. В этот момент она начала смотреть видеоинструкции психотерапевта центра, чтобы участвовать в групповых сессиях и делиться опытом, мыслями и чувствами с группой. Она научилась переходить от болезни к осознанности, чтобы вернуть эту осознанность. Но затем случилась еще одна госпитализация, и ее стали кормить насильно.
Эден покинула место госпитализации со здоровым весом и потухшей душой.
Она сказала мне, что после того, как действие успокоительных прошло, она решила покончить с жизнью. Мы с Орли Либерман смогли убедить ее записать видео о сексуальном насилии. Я ходила вместе с ней в Центр Поддержки, сидела с ней, когда она рассказывала историю на камеру, и держала ее за руку. История Эден присоединилась к тысячам историй, собранных проектом центра по документации случаев. Наши встречи продолжились за стенами клиники. Я боялась встречаться с ней там, потому мы проводили сессии в общественных садах, гуляли, сидели на качелях, на лавочках. Иногда Эден что-то говорила. Я пыталась заставить ее взглянуть на свою агонию с другой точки зрения. В итоге оказалось, что она перестала принимать лекарства. Эден пережила очень тяжелый отказ от морфина, который получала через пластыри на коже, и от медицинской марихуаны, а также от психиатрических лекарств, которые держала дома и принимала в разных дозах, в зависимости от того, насколько хотела находиться на связи с реальностью.
Прошел еще один год.
Эден перестала резать вены. Ее желудок чувствовал себя нормально бо́льшую часть времени. Она все еще оставалась очень больной женщиной, но ее фибромиалгия успокоилась. Когда она в последний раз столкнулась с непроходимостью кишечника и ей предложили операцию, нам удалось уклониться от необходимости проходить через операцию за счет использования техник расслабления – намеренное расслабление посредством направленного воображения и за счет потребления негазированной кока-колы. Этот случай