Две бутылки выпили, анчоусами закусили, а времени всего три часа. Ну, что делать? Пошли еще две купили. Что там питьто? Это ж за целый день. Сидим, вино попиваем. Так день и прошел.
Утром сквозь сон слышу стук в дверь. Кто это может быть? Голова тяжелая, не варит.
Стук еще сильнее и громче. Дверь кто-то просто выламывает и кричит: «Открывай».
Я ничего не понял, Акишин, что ли? Смотрю, в комнате его нет. Выглядываю в окно, а он на крыльце стоит и в дверь тарабанит. Я поднимаюсь, иду к двери. А сам думаю: у него ведь ключ есть, сам откроет. И пошел опять лег.
И тут вдруг слышу: «Да откроешь ты, наконец, или нет?! А то я сейчас окно разобью».
Я снова выглядываю в окно. А он уже под окном стоит и бутылкой размахивает.
Все, думаю, понял, открываю.
Я ему руками показываю, что подожди, мол, стекло не бей, и бегу открывать.
Открываю дверь. На пороге стоит улыбающийся Акишин, в домашних тапочках и с бутылкой Бордо. Заходит и говорит мне: «Решил я пораньше с утра в гастроном сбегать, винца купить. Думаю, ты проснешься – мы и позавтракаем. Дождь льет, работать нельзя…».
«А ключ твой где?» – говорю.
«Потерял», – отвечает.
«Ладно, – говорю, – давай завтракать. Только не буянь».
«Да это я так, чтобы тебя разбудить, – отвечает. – Ты же спал».
Ну, выпили мы немного, закусили. А Генка какую-то чушь нести стал. Язык у него совсем заплетается. Я ничего понять не могу.
«Кончай, – говорю, – притворяться».
А он все больше распаляется, руками размахивает.
Тут телефон звонит. Я трубку снимаю, а это его жена.
«Иди, – говорю, – это тебя. Жена…»
«Да ты что?» – говорит. Испугался, пытается сосредоточиться – это надо было видеть! – и как можно ласковее ей отвечает:
«Да, привет. Все в порядке, – а сам палец к губам подносит, тихо, мол. – Что делаем? Да вот, завтракаем… Нет, не рисуем, – говорит. – А дождь идет… Да, целый день… То есть вчера целый день. А сегодня с утра… Просто ливень. Льет и льет…»
Тут жена его, видно, что-то заподозрила и сказала ему.
А он: «Я пьяный? Я не пьяный. Это тебе кажется… С чего ты взяла?»
И дальше: «У меня язык заплетается?..» А потом: «Это я замерз, дождь идет, холодно…»
А мне смешно! Я уже еле от смеха сдерживаюсь и вдруг слышу: «Так, все, хватит: пьяный, пьяный. Сама ты пьяная!»
Ну, думаю, ни фига себе, и говорю ему: «Что ты несешь? – и пальцем стучу себе по голове. А он продолжает: – …еще тебя слушать должен. Да пошла ты…»
Он бросает трубку, шатаясь, подходит к столу, теряет равновесие, опрокидывает стол, падает и головой цепляет батарею.
Ну, думаю, дела! Как это он так напился? Помог ему встать. Смотрю, он немного голову поранил. Но, слава богу, не сильно. Поставил его на ноги. Он делает три шага и снова падает. Теперь уже на свой зонтик, за который мне все уши прожужжал, что в «Селфридже» его купил. Ну, зонтик, конечно, сломался.
Снова пытается встать и говорит мне: «Да помоги ж ты мне, в конце концов. В туалет пойду».
Я его опять на ноги, поднял и, думаю, надо его до туалета проводить.
Выходим на кухню, а там студенты сидят, завтракают. Они нам: «Хело!» А Гена им: «Хело, хело, – и в сторону туалета рукой машет и говорит, – туалет».
«Да молчи уже», – рычу на него.
А он мне: «Я вежливый».
Ну, я его оставил в туалете, а сам в комнату вернулся.
Сижу, курю. Через несколько минут он возвращается, а штаны спущены. Зад голый, и это он через всю кухню в таком виде прошел! Представляешь?
Короче, я ему говорю: «Посмотри, что натворил! Проспишься – все убирать будешь. А он мне: « Ничего я убирать не буду. Я – барин! Я – барин!»
Вот я до сих пор не могу понять, как это он так напился? У нас вечером еще одна бутылка вина оставалась. Видимо, Генка ее с утра, пока я спал, сам и бухнул.
Ну, слушай дальше. На следующий день он просыпается, глаза перепуганные, красные, рожа перекошенная, голова разбита, локоть поцарапанный – еще тот видок. Что жена звонила, не помнит, и что он ей наговорил, тоже. И так бедняга испугался, что мне уже его почти жалко стало. Но я вида не показываю и дальше его спрашиваю: «А ты помнишь, как вчера с голым задом из туалета вышел и мимо студентов прошел?»
«Да ты что!? – говорит. У него аж дыхание перехватило: – Не может быть!»
В общем, стали мы убытки подсчитывать. Вернее, не мы, а Генка. Ключ потерял, зонтик сломал, ножка от стола отлетела, очки пропали, и тридцать фунтов найти не может.
А тут как раз дождь перестал. «Ладно, – говорю, – не расстраивайся. Собирайся, пойдем этюды писать».
Пошли мы в Кенсингтон Гарден. Я место нашел и начал работать. Краем глаза смотрю, Гена тоже пристроился. Через некоторое время гляжу – он уже куда-то делся.
Час, другой прошел, я почти этюд написал, как вдруг он появляется. Взгляд такой ясный и кротость в лице.
«Где ты был, барин?» – говорю.
«В русскую церковь ходил».
«Грехи замаливал, что ли?» – спрашиваю.
«Грехи, грехи, – передразнивает он меня. – Свечечку поставил, постоял, подумал. Тебе вот тоже не мешало бы сходить».
«Ладно, – говорю, – схожу как-нибудь». Чтобы отстал, а то еще сейчас потянет.
Собрались и пошли домой. Прошли через весь парк, ну ты же знаешь, и только на Портленд Роуд вышли, как прямо перед нами темно-синяя Альфа-Ромео останавливается. Человек в машине стекло опускает и рукой нам машет. Ну, уж очень приветливо. Мне это странным показалось. А Генка смотрит на него и себя в грудь тычет, меня, мол, что ли зовешь? Тот в машине ему головой кивает: «Тебя, тебя». Дверцу открыл и в машину приглашает.
Я примерно догадался, что к чему, но смотрю, что дальше будет…
Не перебивай. До конца дослушай. Потом будешь спрашивать.
Так вот, Генка весь так услужливо изогнулся, лицо просветленное, после церкви же, головой кивает и говорит, на себя показывая: «Russian artist»[25].
Мужик тоже закивал и опять в машину зовет. Тогда Акишин предупредительно так наклонился вперед, – это надо было видеть! – и мелкими шажками к машине приблизился. Затем аккуратно бочком присел на переднее сидение. Тот мужик обрадовался, потянулся назад, что-то достал, шмотку, что ли, какую-то, и на колени ему положил.
Ну, я дальше не стал смотреть – вперед пошел.
Минут через десять он меня догоняет. Идет рядом, такой надутый, молчит. Ну, а мне же интересно, что там дальше было. И я так шлангом прикинулся и спрашиваю: «Как это ты, не зная языка, с ним столько разговаривал?»
«Ну, во-первых, я